Загадка башни - Мстислав Константинович Коган

враг был страшен. Да, у парня всего второй бой. Но напрягите свою черепушку хоть немного и подумайте вот о чём. Если мы сейчас его пощадим, то сколько в следующий раз драпанёт с поля боя, решив, что бегством они вернее сохранят себе жизнь? Двое? Трое? Пятеро? Их тоже надо будет просто выгнать? — он замолчал, внимательно наблюдая за реакцией собравшихся. Все слушали сержанта, но судя по напрягшимся лицам Тура, Алфрида, Роберта и Айлин, далеко не все были довольны услышанным.

— Если хотя бы раз позволить подобное. Если не поставить солдат перед выбором — или ты выгрызаешь свою жизнь у врагов или сдохнешь, то на отряде очень быстро можно будет поставить крест, — продолжал тем временем сержант, — Сегодня с поля боя сбежал один. Завтра трое. Послезавтра половина отряда. Потому что враг может тебя убить. А бегство — нет. Так вот, бегство должно убивать. Жестоко и гарантированно. Любого. Без исключений, соплей и скидок.

— Я не согласна, — покачала головой Айлин, — Убить его? Он же не враг. Он солдат. Просто хреновый солдат. Казнить его, всё равно что убивать сапожника, который плохо подбил тебе каблук. Ему не нужно платить. Его не нужно нанимать. Его можно обругать, пнуть или послать нахер. На худой конец — всыпать с десяток плетей. Но я считаю, изгнание из отряда с позором — довольно жестокое наказание. По той простой причине, что он просто не найдёт ещё один такой же отряд.

— Поддерживаю, — кивнул Роберт, — Мы всё-таки в палачи не нанимались. Кроме того, на людей это тоже повлияет не лучшим образом. Резать врагов — одно дело. Но убивать своего… Многие этого не поймут. И начнут боятся. Боятся своих же. А потом начнут исчезать по ночам, естественно, не прощаясь.

— Он перестал быть своим, когда решил сбежать, — отрезал сержант, — Он предал нас. А значит, должен умереть.

— Парень струсил, а не предал, — прогудел Тур, — Это разные вещи. Трусость, конечно, недуг позорный, но если так разобраться, много ли людей поступили бы иначе на его месте? Ещё вчера он был обычным кметом, а сегодня сражается с ордой мёртвых тварей, которая прёт на тебя, не обращая внимания на увечья и раны.

— Немногие, — поддакнул Роберт, — Большинство бы сбежало и было бы по-своему право. Мертвецов вдвое больше, чем живых. Строй уже почти рухнул. Люди измотаны до предела. А вы по-прежнему не знаете, смог ли добраться гонец до основной части отряда и придёт ли подмога. Ситуация была почти безнадёжной.

Сержант ничего не ответил. Прошептал лишь одно слово: «Долбоёбы». Уселся обратно на место и скрестил на груди руки, выжидающе уставившись на меня. Остальные тоже притихли, обратив взгляды в мою сторону. Все ждали моего решения.

Мда уж… Дерьмо. И ведь жалко парня. Ещё полгода назад я и сам в такой ситуации драпанул бы так, что только пятки сверкали. Тут Тур прав. Вот только при вступлении в отряд, да и много раз после было сказано: бегство — смерть. И если сейчас его пощадить, то дерьмо, получается, цена моему слову. Роберт тоже прав. Такой подход поймут не все. Вот только от такой «пены» лучше избавиться прямо сейчас, чем потом сильно удивиться на поле боя. По всему выходит, что прав Бернард. Решение в сложившихся обстоятельствах дерьмовое, жестокое, но единственно верное. Зараза. Не так, я, конечно, себе всё это представлял. Но, раз уж назвался командиром…

Я ещё раз промочил горло. Поставил старую дубовую кружку обратно на стол. И, наконец, нарушил затянувшееся молчание.

— Полагаю, все высказались. И подавляющее большинство за то, чтобы оставить его в живых. Изгнать или оставить в роли подмастерья — это уже детали.

Над столом послышались одобрительные шепотки. Тур и Алфрид переглянулись. Губы Роберта тронула лёгкая улыбка. Сержант нахмурился. И только Айлин осталась сидеть напряжённой. Девушка всё же знала меня чуть лучше прочих, и уже, вероятно, догадывалась, что произойдёт дальше.

— А теперь послушайте, что я вам скажу. Сержант прав. Да, мы не палачи. Да, мы не убиваем сапожников за плохо сшитые сапоги. Но сбежав с поля боя, этот солдат подписал приговор десятку своих товарищей. Мне, Бернарду и всем, кто стоял с ним рядом. Попытался продать нас, разменяв наши жизни на свою. И это вы говорите, не предательство? Тогда что это?

Вновь над столом повисла тишина. Я намеренно сделал паузу, чтобы дать всем собравшимся немного времени обдумать сказанное. Наполнил свою кружку и снова обвёл всех взглядом. Сержант едва заметно ухмылялся. Алфрид продолжал опустошать кувшин. Сушняк кузнеца волновал куда больше, чем судьба дезертира. Айлин заметно напряглась. Сидела, вцепившись в край стола до побелевших костяшек пальцев и пристально смотрела на меня. Девушка явно разрывалась между желанием высказать своё мнение и нежеланием оспаривать мой авторитет. М-да уж. Не таких слов она от меня ожидала. Хотя в глубине души наверняка догадывалась, что именно к этому всё придёт. Тур смотрел в стол. Возразить здоровяку было нечего, хоть он и не был согласен со сказанным. Вернон и Родрик оставались внешне спокойными. Похоже, оба и впрямь решили, что лучше положиться на мнение более сведущих в таких вопросах людей. И только Роберт пристально оглядывал всех собравшихся, ища поддержку, но пока не решаясь возразить мне открыто.

— Я был там. Я видел, как его паника, словно болезнь начала передаваться остальным солдатам. Как они дрогнули и чуть было сами не побросали оружие, стоило ему побежать. В следующий раз сержант может и не успеть. Или желающих сделать ноги окажется слишком много. И тогда на наших руках окажется кровь не одного казнённого, а трёх-четырёх десятков трупов. А быть может, нас и самих будет расклёвывать вороньё. Просто потому, что мы сегодня решили смалодушничать. Проявить милосердие, тогда, когда требовалось проявить жёсткость и сделать то, что сделать нужно, — я выдохнул и позволил себе взять небольшую паузу. Все продолжали внимательно меня слушать, не перебивая и не встревая. Удалось ли мне до них достучаться? Или я всё-таки потеряю в их глазах несколько очков уважения? Сколько из них останется в отряде, когда мы и эту грань переступим? Хрен их знает. Да и не имеет это большого значения. У этой дилеммы есть лишь одно верное решение. И я его уже сделал.

— Но этого не будет, — продолжил я, — Дезертира казнят завтра на рассвете, перед всем строем.