Гнев Несущего бурю - Дмитрий Чайка

а я ощутил весь масштаб проблем, что меня ожидает. Здесь не Вавилония, спаянная монолитом священных законов Хаммурапи. И не Египет, где отдельный человек сродни муравью. Смешав разные народы в огромном плавильном котле, я получил отсутствие признанного всеми института права. И пока что я не могу навязать его сверху. Подобные вещи вызревают долго, как хорошее вино.

А ведь такого рода ситуаций будет у меня тем больше, чем больше я захвачу земель. Я упираюсь изо всех сил, но именно на это подбивает меня трибун Хрисагон, расстеливший на столе склеенный лист папируса, испещренный пометками.

— Мы взяли земли на восток до самого Оронта, государь, — почтительно сказал он. — Но нужно идти дальше. На север — до Алалаха, и на юг — до Арвада. Если не заберем мы, заберут другие. И тогда мы получим сильных и опасных соседей.

— Не хотел я брать столько земель, — поморщился я. — Ты хочешь с Амурру войну развязать. Зачем?

— А вот зачем, — Хрисагон провел пальцем, украшенным обкусанным ногтем, вдоль черточек, обозначавших Латакийские горы. — Здесь всего два перевала, государь. Если в самых узких местах перекрыть их стеной с воротами, то арамеи к побережью нипочем не пройдут. У них останется только один путь. Вот тут!

И неграмотный вояка показал проход между Ливанским хребтом и южным отрогом Латакийских гор. Тот самый, за который бились все, кто приходил в эту несчастную землю. От хеттов и египтян до османов.

— Кадеш! — сказал я, проводя по карте. Именно Кадеш, за который воевал еще Рамзес II, защищает приморские города Египта от вторжений из пустыни. Правда, он сейчас принадлежит непонятно кому. Пограничный хеттский город брошен на растерзание племенам арамеев.

Глядя на карту, я вспоминал совсем другую крепость, что стояла в тех местах: Крак-де-Шевалье. Именно этот замок охранял проход между горами в более позднее время. Неприступная твердыня крестоносцев, которая десятилетиями не давала сельджукам прорваться к Триполи и Антиохии. Кстати, разрушенный «народами моря» Алалах — это совсем рядом с Антиохией. Древний город тысячелетиями царил в плодороднейшей долине в низовьях Оронта, но был уничтожен в один день.

— Арвад, государь, — почтительно напомнил Хрисагон. — Этот островок заселили купцы-ханаанеи, и теперь они на берег лезут. Кедр рубят так, что скоро одни пеньки останутся.

Еще и Арвад! — думал я.

Крошечный островок, который, тем не менее, стал богатейшим финикийским полисом. И именно он зарится на лучший кусок берега и на проход вглубь Сирии, к самому Кадешу. А какой город в мое время находился напротив острова Арвад? Правильно, Тартус! Вот все и становится на свои места. Латакия и Тартус. Угарит и Арвад, если использовать актуальные названия. Две стратегических точки сирийского побережья. Между ними около ста километров. Четыре дня пути для пешей армии. Но для этого нужно сокрушить царство Амурру, которое лежит между моими землями и Финикией, и которое давно уже не царство. Это целая горсть княжеств, в которые вцепились наиболее удачливые из вождей морского народа. Зубастая добыча, которая будет сопротивляться отчаянно, до последней капли крови.

— Денег не дам, людей не дам, — решительно сказал я. — Крутись как хочешь. Пойдешь на север, заберешь Алалах. Насколько я знаю, это будет нетрудно, на его месте остались одни руины. Меня интересуют плодородные земли в низовьях Оронта. На юг, в Амурру, пока не лезь. Не время.

— Да, государь, — склонил голову Хрисагон.

Он очень хочет стать легатом. Настолько, что даже готов втянуть меня в бесконечную войну с отмороженными бандитами, которые, наконец, нашли свою землю. Я даже не знаю, есть ли враг хуже, чем вконец отчаявшиеся люди? Впрочем, сбрасывать со счетов эту идею нельзя. Совершенно необязательно вырезать под корень знать и царей. Можно ведь заставить их служить себе.

— Взрослеть надо, Эней, взрослеть, — бурчал я себе под нос. — Гибче надо быть, и к людЯм терпимей. Нужно освежить в памяти опыт Кира Великого и его «хартию вольностей», данную покоренным народам. Гениальный был человек. Вообще ни во что не лез. Просто сказал: платите вовремя налоги, почитайте царя и не воюйте без разрешения. Молитесь кому хотите, торгуйте с кем хотите, и одевайтесь, как велят ваши обычаи. Государству на это ровным счетом наплевать. Оно, государство, до таких мелочей опускаться не будет. Оно наведет порядок на дорогах, создаст правила игры и будет собирать свою ренту в виде пошлин и налогов, выступая арбитром в спорах знати. А дальше рыночек порешает. Он ведь, рыночек получившийся, был от Греции до Индии, и от Нубийских порогов до Сырдарьи. Порешать можно на раз.

Ну, я очень надеюсь на то, что и здесь получится нечто похожее, только в куда меньших масштабах. В моей прошлой жизни с рынком вышло не очень, не все в него вписались. Может быть, получится здесь? Ведь то, что происходит прямо сейчас, станет не совсем войной. Образовавшийся вакуум власти втягивает меня в эти земли с огромной силой, принуждая заполнять пустоту. Порой даже против моей воли.

Я не буду думать об этом сегодня, — уныло смотрел я на папирус. — Я бы вообще об этом не думал. Ну на кой-мне эта Сирия? Я ведь надорвусь…

* * *

Неделю спустя.

Пять бирем — большая сила в этой части моря. Мы прошли вдоль побережья Лукки и успешно обогнули проклятый мыс Гелидония. Тот самый, что расположен чуть южнее Кемера. Любимое место всяких дайверов и прочих морских экстремалов. Воды здесь дрянные на редкость. Они капризны и усеяны острыми скалами, едва прикрытыми пенными барашками волн. Пропороть днище корабля у этих берегов — проще пареной репы. И как только это происходит, из какой-нибудь крошечной бухты тут же выскакивает пять-семь лодок, набитых самым что ни на есть отребьем. Вон, на горе, в каменной башне сидит наблюдатель и нагло пялится на нас. Он даже не думает скрываться. А еще в этом месте может резко поменяться ветер, и морское течение, что только что несло вас в сторону Родоса, разворачивается в строго противоположном направление, сильно замедляя ход кораблей. Эту особенность здешние пираты тоже отлично знают и умело ей пользуются. Мы не лезем на эти берега и почти не знаем их. Просто незачем. Тут живет бедный и злой народ, зубами и когтями вцепившийся в заросшие лесом горы. Мы проводим свои корабли мимо, используя для ночевки лишь пару надежных гаваней.

Нас тут сильно уважают. Потому-то, завидев