Князь Барбашин 3 - Дмитрий Михайлович Родин

здесь были не только испанские гранды, но и представители многих земель, как входивших в Империю, так не входивших в неё. А ещё был и английский король, который, как ему уже донесли, тоже принял царское титулование московита. И это был полный провал! Ибо все осторожные намёки, что он привёл в беседах с молодым королём, были тем отброшены ради возможного союза. Из чего следовало, что расстроить его — основная задача польской дипломатии!

Эх, если бы тут был один из тех бояр, что, по его мнению, могли успешно вести хитрую политику лишь с ближайшими соседями, изученными ими вдоль и поперёк. Тогда бы у него был шанс доказать императору, что ничего из возможного союза не выйдет, уж слишком разные интересы у обеих стран. А раз не будет союза, то и с царским титулованием можно будет постепенно со временем разобраться. И тогда эти восточные медведи вновь вернуться туда, где им самое место — в буреломы своих лесов.

Но, словно по злому наитию, московский князь послал не кого-то, а всплывшего на волне побед молодого Барбашина, который повадками больше походил на европейского вельможу, чем на русского боярина. И что ждать от него, Ян не представлял. Зато хорошо помнил, как его хитрый ход с каперами привёл к краху гданьской политики доминирования в восточной части Балтики. И ведь такой ход не мог предугадать никто в Польше, даже он, потому как это шло вразрез всему привычному течению дел. Князь был непредсказуем, и оттого был куда опасней, чем любой другой посол.

Вот и сегодня исчезновение русских заметил, наверное, лишь он один и не трудно было догадаться, что же это могло быть. Разумеется, приватный разговор с Карлом. И, судя по довольному виду последнего, результат ему понравился. Но что могли московиты предложить императору? Ведь не войну же с турками.

В общем, с этим следовало разобраться, а значит, пора напрягать связи, которыми он уже обзавёлся в столице.

* * *

Дом герцога Альба располагался довольно далеко от дворца лос Кобоса, отделённый от него городской площадью. Выстроен он был из белого известняка и не изобиловал лепниной, ведь Альбам не нужны дешёвые понты. И Величие Испании они получили по своим заслугам.

На этот раз Андрей прибыл один, без дьяка, на которого князь без зазрения совести нагрузил подготовку к испытаниям чугунной пушки, красочно обрисовав, что случится в случае любого конфуза. Герцог Альба принял его с радушием и предложил, прежде чем приступать к делам, провести приятную беседу для души. И, получив согласие, проводил гостя в большой кабинет, где уже находился незнакомый Андрею мужчина в годах.

— Позвольте представить вам, дон Андреас, — проговорил Альба, — Хуан дель Энсина, приор Леонского собора и драматург, чью пьесу вы могли оценить, посетив недавно театр. Граф де Конти привёз с собой несколько книг, одну из которых назвал вашим произведением, — продолжил герцог, — вот наш драматург и захотел свести знакомство с литератором из далёкой страны.

— Ну, если мы не стесним хозяина, потому что говорить о литературе можно часами.

— Чувствуется речь истинного знатока, — молвил молчавший до того Энсина. — И как автор, я бы хотел услышать ваше мнение о моей пьесе. Ибо вашу книгу я уже оценил.

— Пьеса хороша, спору нет, и зритель оценил её по достоинству, но лично я, уж не обессудьте, ожидал большего. Видите ли, был у нас проездом один испанец, и несколько его рассказов я позволил себе записать, удивляясь мастерству испанских драматургов.

— Даже так? — удивился Энсина. — Не расскажите?

— О, с удовольствием, — усмехнулся Андрей, мысленно благодаря ещё не родившегося режиссёра.

Спасибо вам, Ян Фрид, спасибо за ваши костюмированные фильмы, появившиеся столь вовремя. Не избалованному киношным изобилием советскому зрителю они пришлись ко двору и запомнились. И теперь Андрей нагло плагиатил "Благочестивую Марту" (которую при этом считал не самой лучшей из работ Фрида), а герцог и драматург с увлечением внимали незамысловатым приключениям её героев.

— Кто этот испанец? — спросил Энсина, когда пересказ фильма окончился.

— Не знаю, — пожал плечами Андрей. — На Руси он звал себя эль Сидом и погиб в сражении, оставив после себя кучу историй, одну из которых я и рассказал.

— Но из неё действительно получится великая пьеса, — не унимался Энсина. — Если взять основную канву и сочинить дополнительные диалоги, то…

— То возьмите и напишите, — усмехнулся Андрей. — В конце концов, театр — это важнейшее из искусств, своеобразное отражение действительности на сцене. Высмейте явную глупость и подчеркните то, что считаете необходимым.

— А ведь это интересное предложение! — воскликнул Энсина.

— Похоже, драматургия — это заразно, — подвёл неожиданный итог беседе герцог, вставая с кресла. — Хуан, у вас ещё будет время поговорить с доном Андреасом, ведь вы же погостите у меня?

— Разумеется, дон Фадрике, — прекрасно всё понял драматург. — Рад был знакомству, дон Андреас. Я обдумаю ваши слова о пьесе.

— Кажется, этой ночью бедняга не уснёт, — усмехнулся Альба, глядя вслед вышедшему из комнаты драматургу. — Вы разбудили в нём самую главную страсть — страсть к сочинительству. Ну да господь с ним, а вот нам стоит кое-что обсудить. Надеюсь, эти ваши чугунные пушки на самом деле столь хороши, как вы их описываете. Ибо, к сожалению, наши армия и флот испытывают большую нехватку вооружений, в то время как даже тесно связанный со двором его императорского величества дом Фуггеров предпочитает отвозить добытую ими в Венгрии медь не к нам, а в Португалию. И этих торговцев можно понять. Лузитанцы щедро расплачивается за товар привезёнными из Восточной Индии специями, в то время как финансы нашего государя находятся в не самом лучшем состоянии из-за этой проклятой войны с галлами. И отсюда встаёт вопрос: что желает получить ваш государь за возможные поставки? Ведь не за просто же так вы будете их поставлять.

— Не люблю говорить о вещах заранее, но, разумеется, свою выгоду мой государь получит сполна. Правда, калибр наших пушек слегка отличается от принятых в Испании. Как я успел узнать, у вас пользуется спросом линейка в 48, 36 и 30 фунтов.

— Да, есть такое. Хотя, после брюссельских испытаний, король велел для вооружения испанской армии принять 48-фунтовое орудие 18-калиберной длины, как наилучшую по дальнобойности, — согласно кивнул головой Альба.

— Зато не самую лёгкую. Впрочем, как я слыхал, одним из условий была возможность использования в этих орудиях ядер и снарядов к французским 42-фунтовым орудиям? Весьма верное, кстати, условие. Преклоняюсь перед его величеством и его советниками, что понимают важность использования чужого припаса для своих систем.

Герцог лишь хмыкнул на