Меж авторский цикл "Боло". Компиляция. Книги1-13 - Кейт Лаумер

Их было пятеро, и они разбирали УНВ с удивительной для людей, которые так беспечно шумели, эффективностью. Хотел бы я, чтобы они были такими же неуклюжими, как и глупыми, с горечью подумал Пауло. Он не понимал. Почему они были такими заметными? Они наверняка знали, что кто-то вернется за машиной.

И тут до него дошло, даже по спине у него пробежал холодок, как от снега. — Ответ скрыт в самом вопросе, — любил повторять его отец. — Этому меня научила твоя бабушка. — Это была ловушка. Их шум был предназначен для того, чтобы выманить кого-нибудь неосторожного на открытое место, слишком увлеченного происходящим, чтобы подумать о засаде.

Он почти запаниковал. Значит, что где-то рядом с ним были другие люди в пятнистой форме. Он намеренно запихнул свой страх в маленькую коробочку внутри себя. Позже, пообещал он себе, позже. Затем, двигаясь с исключительной осторожностью, он поспешил обратно к отцу.

— Черт! — Джеймс ударил кулаком по ладони другой руки и мысленно выругался еще более громко и горько. — Итак, теперь наша вторая линия связи прервана. Остается только одно, подумал он. Пауло придется идти одному. Джеймс прикинул, что у мальчика будет полтора дня, если он будет двигаться напрямик через холмы и двигаться так быстро, как только сможет, и он успеет добраться до деревни с предупреждением.

Нет, это слишком оптимистично. Два дня. Может быть. По крайней мере, оружейники не смогут двигаться слишком быстро. Это даст нам немного времени на подготовку.

Он задавался вопросом, сможет ли Боло все еще защитить себя, не говоря уже о жителях Какастлы, какими бы они не были.

— Сынок, — сказал он и потянулся к Пауло, который сжал его руку. — Мы должны предупредить деревню, чтобы у них было время подготовиться к этому. — он сделал паузу, его лицо застыло.

— Я знаю, папа. — Пауло настороженно посмотрел на него, гадая, что за этим последует.

— Ты придется идти одному. Я буду только тормозить тебя…

— Нет! — Пауло в ужасе отдернул руку. Бросить его? Оставить собственного отца здесь слепым и в полном одиночестве. — Я не могу.

— Ты должен. Деревня важнее любого отдельного человека, — спокойно сказал Джеймс.

— Нет. Я имею в виду, что не смогу. Я же не знаю дороги.

Джеймс нахмурился. — Долина не такая уж большая, сынок. Не думаю, что ты сможешь заблудиться.

— Папа, она огромная. А я всего лишь второй раз патрулирую с тобой, так далеко от деревни я был только однажды. И я не обращал особого внимания на окрестности, я имею в виду, я не знал, что мне придется. Честно, папа, я заблужусь. Не заставляй меня делать это, пожалуйста. — когда он закончил говорить, он задыхался и дрожал от ужаса. Он знал, что оставить отца здесь одного все равно что убить его. И он не мог вынести, что потеряет и отца тоже.

— Сын…

— Я не могу. Ты знаешь ориентиры, можешь проводить меня. Мы пойдем вместе.

На мгновение в голосе Пауло прозвучало что-то настолько похожее на голос его бабушки, что Джеймс дрогнул.

— Окей, — медленно произнес он. — Тогда нам лучше начать. Джеймс натянул на глаза часть своей импровизированной повязки. Так было проще, не мешал размытый, меняющийся свет.

— Сначала поищи вершину старого вулкана. Ты видишь ее отсюда?

Олень-Семь взял на себя задачу накормить слугу Солнца. Ему было очень приятно, что Тецкатлипока выбрал янки, одного из тех, кто привел к падению его народа, в качестве орудия мести. То, что бог так пошутил, он воспринял как знак благосклонности. Дымящееся Зеркало обладало чувством юмора; Оленю-Семь стало немного стыдно, что он никогда не мог сравниться в этом со своим богом.

— Полную чашу, — сказал он, и раб-повар снова зачерпнул половник.

Первый Глашатай Солнца пробирался через лагерь; там было многолюдно и шумно, что неизбежно при таком количестве рабов. Вонь была не такой сильной, как в низинах. Они, должно быть, поднялись уже по меньшей мере на пятьсот метров; воздух начал напоминать Оленю-Семь о его юности в прохладных горах Какастла.

— Я принес еду, — сказал он, грациозно взбираясь на орудийный лафет, пренебрегая использованием рук для подъема. перекладины, которые вели вверх по боковой стороне квадратной установки орудия на колесах, под его ступнями, были холодными и твердыми, не похожими на металл или камень.

— Я не голодна, — холодно ответила Паскуа.

— Тебе понравится, — весело сказал он, присаживаясь на корточки рядом с ее головой. — Это с моего собственного стола — он наполнил ложку и поднес к ее рту.

Паскуа отвернулась, а ложка неотступно следовала за ней. Она повернулась, чтобы бросить на него свирепый взгляд, а он благожелательно улыбнулся.

Если бы у нее и был аппетит, то при виде него он бы пропал. Он все еще был перепачкан кровью Гэри, на волосах у него запеклась кровь, а от рук исходил густой сладковатый запах гнили.

Она открыла рот, чтобы сказать: — Я этого не хочу, — и Олень-Семь сунул ей ложку в рот. Она тут же выплюнула ее. Не на него, хотя ей бы этого хотелось, но она не хотела вдохновлять его на что-то слишком творческое. В штате герцога Новоорлеанского было несколько чрезвычайно творческих людей, и ей, как и всем членам семьи, приходилось посещать подобные мероприятия в детстве.

— Меня тошнит, — выпалила она. — Я не могу есть, ясно? Ты же не хочешь, чтобы я захлебнулся собственной рвотой, прежде чем ты вырежешь мне сердце. А, детка?

Лицо Оленя-Семь исказилось от обиды. Получить такой отказ от этой невежественной шлюхи-янки было… испытанием, может быть. Солнце пыталось определить его пригодность. Он осторожно поставил чашу рядом с ее привязанной правой рукой.

— Очень хорошо, — тихо сказал он. — Пусть это достанется насекомым. И пусть тебя мучает запах. Возможно, завтра у тебя улучшится аппетит.

Он поднялся и спустился по крутому лафету так же грациозно, как и поднялся. Паскуа заплатила бы любую цену, чтобы увидеть, как он поскользнется и упадет ничком.

Ее губы и внутренняя часть рта сильно горели от того, что он насильно положил ей в рот полную ложку еды. На глаза у нее навернулись слезы. Она ждала; в лагере стало тише, костры погасли, лишь несколько часовых шевелились. Во рту все еще горело.

Боже, подумала она, эта штука прожжет сталь. Она повернула голову и задумчиво посмотрела на оставленную миску. Ты же не думаешь…

Ее онемевшая рука опустилась в миску и зачерпнула немного содержимого, согнув запястье так сильно, как только смогла. Паскуа переложила кашу на веревки из растительного волокна, которыми была связана. —