Сирийский рубеж - Михаил Дорин

— Вправо-вправо, — отклонил я ручку управления, поддерживая рычаг шаг-газ, чтоб не потерять высоту.

Вертолёт Василия резко ушёл в сторону. Возникла опасность ему попасть под прицел второго «Апача», который преследовал меня и Кешу. Однако, Занин вновь скрылся за неровностями рельефа местности.

— Разошлись! — услышал я Занина,

Осталось поймать в поле зрения «Апач», по которому отработали. Но тот ушёл в направлении израильской стороны. Его напарник пристроился к нему и тоже вышел из боя.

У первого «Апача», который шёл наперехват Занина, был виден чёрный дым с левой стороны.

— Работаем по колонне, — произнёс я, отворачивая вертолёт в сторону наступающих танков.

В эфире ещё продолжались помехи, но главное, что Занина я уже принимал хорошо.

— Выходим на боевой. Аппаратура в работе. Режим… выбрал. Цель вижу слева под 20°, — доложил Кеша.

Мы на боевом курсе. Цель видим. Дальность пуска расчётная.

— Марка на цели. Дальность 6500. Пуск! — произнёс Петров.

Очередная ракета устремилась к цели.

В ушах сразу заработал сигнал, возвещающий о пуске ракеты.

— 1-й, справа в строю. Цель вижу.

— Понял, — ответил я Занину.

Ракета уже рядом с целью. Танку уже не сманеврировать. Взрыв! Яркая вспышка буквально поглотила танк.

— Попал! — доложился Кеша.

— Влево уходим, — произнёс я в эфир, отклоняя ручку влево.

Ещё один манёвр. Очередная очередь из зенитки прошла совсем рядом. По курсу позиция ещё одной установки, по которой есть возможность отработать.

— Цель вижу. Атака! — скомандовал я, прицелившись и пустив очередь из пушки.

Вертолёт слегка задрожал. В носовой части раздались несколько мощных стуков, а приборная панель завибрировала.

И тут мощный взрыв. Такой, что столб пыли и огня взмыл вверх, отбросив на нас осколки и пылевую завесу.

— Двигатели… параметры норма, — удостоверился я, взглянув на приборы.

— Боекомплект подорвали, командир, — произнёс Кеша, предполагая, из-за чего мог произойти подобный большой взрыв.

— 101-й, я отбой задачи, — прозвучало в эфире.

— 101-й, 312-му, — услышал я в эфире знакомый голос Олега Печки.

— Ответил.

— 101-й, к вам «Крышей» идём. Команда возвращаться.

Что-то странное. Да и танки Израиля застопорились. Рассредоточились по всему фронту.

— 312-й, подтверди команду на отбой задачи, — запросил я.

— Подтвердил, 101-й. Отбой задачи.

— Вас понял, — ответил я и дал команду Занину заканчивать работу.

Как только отошли от буферной зоны на 10 километров, я решил запросить повторно Олега.

— 312-й 101-му, на связь.

— Отвечаю, 101-й.

— Причину знаешь? — спросил я.

Олег не сразу ответил. Да и голос у него был не особо бодрый.

— 101-й, расскажут. Мягкой посадки.

— Спасибо, взаимно.

Чего-то такая конфиденциальность мне не нравится. Уже на подлёте к аэродрому, Кеша устал перебирать все возможные причины.

Петров даже предположил, что война закончилась.

— Вчера только началась, а сегодня решили закончить. Помирились, — сказал Иннокентий, но я не разделял его оптимизма.

Посмотрел на приборы и обнаружил, что есть разница в оборотах двигателей. Плохо будет, если и этот вертолёт выйдет из строя.

— Хальхаль-старт, 101-й, «точку» наблюдаю. Прошу заход по своим, — запросил я у руководителя полётами.

— 101-й, разрешил.

Пока мы с Заниным заходили на площадку перед ангаром, в воздух поднялось звено Ми-24, а также группа ПСО. Что-то мне подсказывает, что во время нашего вылета поиском и спасанием нас не обеспечивали.

Выполнили заход и посадку. Вертолёт мягко приземлился, и я полностью опустил рычаг шаг-газ.

— Готовимся к выключению, — дал я команду Кеше по внутренней связи, а сам в первый раз за весь полёт смог смахнуть пот с лица.

— Чего у нас всё через одно место, Саныч? — спросил Кеша.

— Иначе было бы скучно жить. Чтобы тогда обсуждали?

— Не знаю. Женщин или что покушать вечером.

Мой друг неисправим. Все мысли только о том, что поесть и с кем поспать.

Только я открыл дверь кабины, как заметил обалдевшие лица трёх специалистов испытательной бригады. Их взоры были направлены в район несущего винта.

— Есть повреждения? — спросил я.

— Ага, — хором ответила троица.

— Сильные? — уточнил я, предпочитая пока не смотреть.

— Ага, — вновь повторили специалисты.

— Но, в общем и целом, приемлемо.

— Ага, — в третий раз ответили инженеры.

Я вылез из кабины и осмотрел вертолёт. Полностью не удалось уйти от взрыва ракеты. В районе двигателя было множество пробоин. Как и в хвостовой балке, и несущем винте, и даже на экранно-выхлопных устройствах.

— У нас так «заплаток» не хватит, — подошёл ко мне старший испытательной бригады, пока я снимал шлем. — На сегодня сказали задач нет. Что-то там на КП проблемы у начальства с сирийцами возникли.

— А у нас с американцами. Встретились с АН-64, — сказал я.

— Ну, результат налицо. И всё же, бортовой комплекс обороны сработал?

Мы ещё раз обошли со страшим бригады вертолёт. Станция предупреждения об облучении была в порядке. Оказывается, на наших бортах стоит новая для этого времени Л-150.

— Её параллельно начали и нам ставить, и на корабельные истребители. КБ Сухого хочет ещё и на Су-25. Думаешь, актуально?

— Конечно. Я смотрю все новинки, что на самолёты, что на вертолёты, идут параллельно? — уточнил я.

— А то! С постройкой авианосца вообще всё пошло быстро.

Это радует. В этом времени авиационная и военная промышленность развивается более быстрыми темпами. Видимо, и у американцев тоже, раз им удалось и ракеты «Стингер» адаптировать к Апачу.

— Ладно, Саныч. Тебя на КП ждут. Там сейчас… ну сам всё узнаёшь, — сказал инженер, и я пожал ему руку.

— Спасибо за матчасть.

Пока вертолёты закатывали в ангар, я быстро обсудил боевой вылет. С Заниным условились разобрать все моменты чуть позже. Сняв снаряжение, я отправился на командный пункт.

Войдя в зал боевого управления, я думал что встречу Зуева или Салеха. Но ни того ни другого на месте не оказалось. В динамиках прослушки каналов можно было слышать плотный радиообмен. Почему же нас вывели из боя, хотя боекомплект был почти полный?

Пройдя по коридору в сторону класса указаний, я услышал громкую перепалку. Тут же дверь открылась и из кабинета выскочил Рафик Малик. Взъерошенный и взмокший. Глаза красные от злости.

— Вы не у себя дома. Я не обязан перед вами