Мученик - Энтони Райан

— По крайней мере, рассказы о преследованиях не врали, — пробормотал я, глядя на тело мужчины с чёрной бородой с проседью. Его лысеющую макушку раскололи, как я понял, несколькими ударами топора. Крови было много, и она ещё не совсем засохла.

— Большинство зарубили быстро, — сказал Уилхем. Он говорил кратко, а его лицо потемнело не только из-за сажи в едкой пелене, окутывавшей всё вокруг. — Хотя с некоторыми они, похоже, не спешили. — Он кивнул на труп юной женщины. Её распластанное почти обнажённое тело было переломано и покрыто кровью и обрывками рясы. Я узнал выражение Уилхема из поездки в Фьордгельд — такое же мрачное желание возмездия охватило его, когда мы нашли того торговца шерстью, которого аскарлийцы замучили до смерти. А это означало, что в замок к ужину мы не вернёмся, но и разубеждать его мне не хотелось. Я не раз видел сцены смерти и грабежа, поскольку иногда одно сопутствует другому. В этом случае резня и боль были единственной целью того, кто совершил это преступление. Даже в населённых разбойниками лесах моей юности подобное требовало бы возмездия. Флетчмана мы нашли на южном склоне холма, где он исследовал участок истоптанной земли.

— Думаю, этих мразей примерно тридцать-сорок, милорд, — сообщил он Уилхему. — Разный народ. Кто верхом, кто пешком. И… — он чиркнул подошвой сапога по длинной полосе на земле, — …пара пленников, если не ошибаюсь. Вот здесь их тащили.

— Может, уносили своих раненых, — предположил я.

— У них не было раненых, — сказал Уилхем, дёрнув головой в сторону разрушенного лагеря. — Эти люди были не вооружены. — Он повернулся спиной к Флетчману. — Куда?

Браконьер указал кончиком лука в сторону череды холмов к юго-западу.

— Они не спешили, — добавил он, и голод в его глазах выдавал в нём охотника, которому хочется отправиться за добычей.

— В той стороне есть виноградник, — сказал я. — Там же единственное крупное поселение поблизости, но до него по меньшей мере пара дней марша. — Я натянуто и невесело улыбнулся Уилхему. — Им придётся разбить лагерь на ночь и, с учётом их неторопливости, они явно не ожидают неприятностей.

Пренебрежение нашей добычи опасностью ярко проявилось, когда мы нашли их лагерь возле ручья, змеившегося по небольшой долине в десяти милях от святилища. Посреди палаток ярко горело несколько костров, и не было ни линии пикетов, ни часовых на окружающих холмах. С нашей точки обзора на пригорке в нескольких сотнях шагов мы слышали голоса, нестройно певшие пьяную песню.

— Не солдаты, кем бы они ни были, — заметил я, и, приподняв бровь, посмотрел на Уилхема. Он выглядел напряжённо, и мне не понравилась жёсткость в его лице, наводившая на мысли о бойцовском псе, который рвётся с привязи. — Лучше дождаться полной темноты, — добавил я. — Я возьму тех, кто хорошо обращается с кинжалом, снимем людей по краям, подожжём палатки…

— Деликатность тут ни к чему, мастер Писарь, — оборвал он. — Ещё хватает света для атаки, и местность тут довольно ровная. Впрочем, полезно перерезать им пути отхода. Возьми мастера Флетчмана и ещё четверых, кто лучше обращается с арбалетом, и обойдите лагерь с севера. Скорее всего они побегут от ручья. — Он встал, чтобы спуститься с подветренной стороны холма, бросив через плечо: — Если сможете отличите их вожака, то сохраните ему жизнь. В остальном не вижу необходимости в милосердии.

Спустя час я вместе с Эймондом, Флетчманом и ещё тремя сидел в сотне шагов от северного фланга лагеря. Лошадей мы оставили на пригорке, по широкой дуге обошли поющих дураков и заняли позицию в низине. Эймонд нетвёрдыми руками сжимал арбалет, а его лицо с того времени, как мы нашли святилище, застыло бледной маской с широко раскрытыми глазами. Он неплохо стрелял из арбалета, но далеко не идеально, и я выбрал его, чтобы избавить от атаки на лагерь. Я не сомневался, он бы послушно помчался галопом вместе с остальными, но у меня возникали зловещие мысли при оценке перспективы его выживания в драке, которая, несомненно, последует. Как и многие души, которых на войну заманили грёзы о славе, Эймонд начинал понимать, что этот кусочек на самом деле весьма горький.

— Целься ниже, — напомнил я ему. — Арбалет дёрнется вверх, когда нажмёшь на спуск.

Его бледное лицо покрылось по́том, несмотря на вечернюю прохладу. Он кивнул и натянуто ухмыльнулся, когда я тихонько ударил его по плечу.

— Всё кончится мигом, — ободряюще сказал я ему. — Здесь нам встретится лишь кучка пьяных трусов.

Я взглянул на Флетчмана, который наставлял стрелу с широким наконечником на ложе своего лука. Ещё две он сунул под тесёмку на руке. Перед выездом из замка я смотрел, как он держал стальные наконечники над дымом свечи, чтобы скрыть их блеск. Я знал, что Флетчману не нужны советы, куда целиться.

— Под кем ты ходил? — шёпотом спросил я его.

— Никогда не нравилось ходить под кем-то, — ответил он. — Только если по необходимости, и когда хорошо платили. Иногда выполнял шабашки для Шильвы Сакен. — Я посмотрел, как он поджал губы, и понял, что он для неё не оленей выслеживал.

— Она ещё жива? — спросил я, благоразумно не став давить на неприятную тему.

— Насколько я слышал. Хотя нынче она не очень-то любит бродить по лесам. Зарабатывает монету на контрабанде, а те, кто раньше заправляли этим делом, несколько лет назад встретили несчастный конец. — Он говорил пренебрежительным, сплетническим тоном, каким разбойники обычно небрежно рассказывают о предательстве или убийстве.

— Я её не видел, и ничего о ней не слышал с Моховой Мельницы, — прокомментировал я, мысленно добавив: «Декин порадовался бы, узнав, что она выбралась».

— Скверная история, — проворчал Флетчман. Он повернулся ко мне и осторожно на меня посмотрел. — Слышал байку, будто это Резня на Моховой Мельнице наставила вас на путь истинный, мастер Писарь.

Я сдержал едкую усмешку.

— Ты слышал неверную байку. Путь, на который меня наставила мельница, привёл на Рудники.

— Так это правда? — Интерес в его глазах чуть вырос. — Вы сбежали с Рудников?

— Я и ещё двое. Ну, на самом деле был ещё и четвёртый, но он долго не протянул. — Мне не очень-то хотелось углубляться в рассказ о побеге с Рудников, поскольку это неизбежно подняло бы воспоминания о жертве Сильды, о Брюере, который сейчас лежал в могиле в Фаринсале, и о Тории, которая мученики знают где. В настоящих друзьях хуже всего то, что по ним скучаешь, когда они умирают.

— Потом бежали