Прах - Элизабет Бир

Бенедик повел их по проложенной в снегу тропе, где поверхность была утрамбована в две параллельные линии, и Риан решила пока забыть о своих проблемах. Она поковыряла плотный слой снега своим сапогом.

– Лыжи, – сказал ей на ухо Гэвин вместо объяснения.

Когда она чуть не выпрыгнула из сапог из-за слабой силы тяжести, вид у Гэвина был очень самодовольный.

Она не услышала, как он сделал еще один большой круг и подплыл к ней сзади.

А когда он аккуратно приземлился на ее плечо, у нее вдруг возникло четкое ощущение, что он умирает от смеха. Собрав остатки собственного достоинства, Риан встряхнулась, словно растрепанная курица, не обращая внимания на смешки. Она была уверена, что над ней смеется не только отец, но и все вокруг.

Не успела она придумать ответ, как они вышли из леса, и тут даже флегматичность героя Ынга не выручила Риан: она ахнула, втянув в себя столько холодного воздуха, что он обжег ей легкие. Дом Бенедика – наверняка это был его дом – стоял на длинном заснеженном берегу вдали от леса. Но ее поразил не он, а черное как ночь озеро, которое находилось у подножия холма.

– Почему оно не замерзает? – спросила Риан и подумала о том, какая логистика, какие ресурсы нужны для поддержания озера, даже маленького, на космическом корабле. Понять это она не особо надеялась. А затем Ынг выдал ей все расчеты, и ее рот открылся еще шире.

– Оно замерзло, – сказал Бенедик. – Ветер очищает его, или это делают мои люди. То, на что ты смотришь, – это лед. По крайней мере, сверху; вода под ним должна быть жидкой, там ведь рыбы. Утром, если хочешь… – в его голосе появились ноты сомнения, словно он принес ей подарок и боялся, что он ей не понравится, – можно пойти кататься на коньках.

Риан сглотнула, чтобы не стоять с разинутым ртом, словно одна из рыб в озере.

– Я никогда не каталась на коньках, – сказала она и посмотрела на Персеваль, ища у нее поддержки. Когти Гэвина сдавили ей плечо, и она благодарно прижалась щекой к его крылу.

Персеваль, которую окружали крылья-паразиты, похожие на опасные бритвы, подмигнула ей; на ее ресницах блеснула замерзшая вода. Одними губами, так, чтобы это видела только Риан, Персеваль произнесла: «Элементарно».

За это Риан полюбила ее.

16

Вкус горького сна

Как странно, этот дом праха —

тот дом, в котором я жил;

тот дом, в котором жил ты, дом,

который знаем мы все.

Конрад Эйкен. Дом праха

Персеваль не солгала. Ну, то есть солгала, но совсем чуть-чуть. Она была уверена, что Бенедик их примет – выслушает их, поможет предотвратить катастрофу.

Она не сказала Риан, что эта уверенность появилась у нее не после недавнего знакомства с ним. Когда она видела отца в последний раз, ей было шесть солнечных лет, не больше.

Его владения находились не в Двигателе, и дом Бенедика не был обставлен с тем уровнем роскоши, к которому привыкла Персеваль. Воздух здесь был настолько промозглым, что холод пробирал до костей; на стенах висели огромные темные экраны, закрытые сплетенными из полимеров гобеленами, которые слегка шевелились на сквозняке. Бенедик казался невозмутимым и вел себя как дома, словно средневековый правитель в своей каменной башне. Оказавшись в полумраке зала, Тристен расслабился. Ополчение разошлось по комнатам.

– Все твои люди – мертвецы, – сказала Персеваль отцу. – Воскрешенные.

Бенедик кивнул.

Возвышенных было сложно убить раз и навсегда. Симбионты создавали прочную связь с их телами, исцеляли то, что нуждалось в исцелении, сращивали переломы и зашивали кровоточащие артерии. Но если другой возвышенный «снимал сливки», поглощая волю, личность и воспоминания противника, а также его колонии, то оставался только воскрешенный немой. Воскрешенные не разговаривали. Искра, душа – то, что ранее обитало в мясной оболочке, исчезало.

Антимеч, разумеется, мог их прикончить. Однако воскрешенные могли быть полезны, а антимечи были редкостью.

Когда Персеваль подняла взгляд, она увидела, что Гэвин по справедливости обосновался на кулаке Риан; его голова, словно у лебедя, поворачивалась из стороны в сторону, хохолок торчал, огненные глаза были плотно закрыты. Она вспомнила некроманта, любовника Риан. Понимает ли Риан, что Персеваль знает про них? Персеваль вздрогнула. Глупо было бы думать, что за ними никто не наблюдал.

– Сначала мы должны вас где-то поселить, – сказал Бенедик и, когда почетный караул разошелся, призвал своего мажордома. На несколько минут Персеваль, Риан (со своим спутником-василиском, который теперь засунул голову под крыло, словно в самом деле нуждался в сне) и Тристен, словно мусор на поверхности водоема, остались одни в большом пустом зале в передней части дома Бенедика над зияющими глубинами темно-синих голографических плиток. Персеваль заметила, что Риан улыбается своим мыслям.

– Сестра?

Риан покачала головой, словно выходя из транса.

– Просто думаю.

Персеваль понимающе кивнула. Тристен, как ей казалось, притворялся, будто не слушает их. А Гэвин поднял голову, потянулся и начал приглаживать волосы за ухом Риан.

В конец концов, не выдержав молчания, Риан со вздохом сказала:

– В Доме Власти постели в спальне стелила бы я.

– Ты скучаешь по родным местам, – сказала Персеваль.

– Нет. – Риан бросила взгляд на нее, на Тристена. Гэвин потянул ее за волосы; она положила ладонь на его крыло. – Да. Но места были так себе.

– Там было безопасно, – бросил Тристен, – и ты это знала.

Риан перевела взгляд с него на Персеваль, и та подумала: «Риан ожидает неодобрительной реакции». Сохраняя нейтральное выражение лица, Персеваль еле заметно кивнула.

Уголки рта Риан поползли вверх. Она обошла Персеваль, а Гэвин тем временем провел сложный маневр: он то ли спрыгнул, то ли соскользнул вниз по ее руке и остановился на кисти, словно птица – на раскачивающейся ветке. От птицы его отличал белоснежный хвост, который три раза обернулся вокруг кисти Риан.

– Отец? – запинаясь, выдавила из себя Риан, прежде чем подойти к Бенедику. Она сказала это так тихо, словно никогда не слышала данное слово – и поэтому ей пришлось повторить его, чтобы привлечь внимание Бенедика. Персеваль сочувственно вздрогнула, но Риан не отступилась. – Отец?

– Да, Риан? – Он повернулся и жестом остановил мажордома, но никак не выказал своего нетерпения от того, что его разговор прервали.

– Мы с Персеваль хотели бы остаться вместе. И, пожалуйста, пусть Тристен будет рядом.

– Да, конечно, – ответил Бенедик. – Это все упрощает. Спасибо, Риан.

Персеваль наблюдала за происходящим, надеясь, что выглядит бесстрастно. Она