Вход запрещен - Елена Владимировна Ляпина

кустарников угадывается, где поворачивает река и полукругом окаймляет весь городок. Совсем сливаясь с горизонтом двигаются блестящие точки – это уже виднеется автострада.

Но не смотря на шикарный вид мало кто сюда приходит. Здесь всегда пусто и тихо. И сегодня мы были тут одни.

– Идем внутрь, – зовет она, показывая на мельницу.

– Зачем? – удивляюсь я,

– За приключениями, – отвечает она, – ты же любишь приключения?

– Люблю, – киваю я, – а тебе не страшно?

– Мне с тобой ничего не страшно, – улыбается Алиса, уставившись на меня своими огромными светло-карими с зелеными искорками глазами и смело шагает внутрь.

Я покорен. Я как растаявший кусок масла, хоть прямо сейчас размазывай на ломоть хлеба.

Перед тем как войти вслед за ней под каменный свод я смотрю на небо – неожиданно расползаются тучи, перестает идти снег и всего на несколько мгновений выглядывает ярко-красное солнышко. И так это всё чудно выглядит – серое сплошь затянутое небо и горящий полукруг солнца, словно там в небесах начался пожар.

Спускаюсь в нутро мельницы, вернее в то, что осталось от неё. Над головой неровный круг неба, такого же серого, как и стены вокруг. Снег тут чистый, девственный – никаких следов – мы первые сегодня здесь.

Нагибаюсь под арочным сводом, Алиске то хорошо, она ростом всего «полтора метра с кепкой», свободно проходит по низкому туннелю, а я намного выше, хотя тоже мелкий – пятый с конца на физкультуре, но уже не вхожу в полный рост.

Я бывал здесь с ребятами и не один раз – узкий подземный коридор выводит в лабиринт подвальных помещений. Ничего особенного там нет, кроме груды камней. Но она может ни разу не была, вот ей и интересно.

Она снова поскальзывается на ледяной корке снега, я ловко подхватываю её за локоть и не отпускаю. Она пытается вырваться, но я держу её крепко. Но потом отпускаю, и она ни слова не говоря идет дальше по темному туннелю, потому что на выходе стою я.

Заворачивает не туда, там тупик, но я ничего ей не говорю, просто молчу и иду за ней. Попадаем в небольшой «карман», потолок проломлен и сверху на нас падают снежинки. Она оборачивается – я стою, занимая собой весь узкий коридор. Молча беру в свои холодные руки её ладонь, и правда, горячая.

– Что ты делаешь? – удивленно и немного со страхом спрашивает она.

– Греюсь об тебя.

– Ты вообще офигел об меня греться?

– А что?

Делаю шаг к ней, она отступает, прижимается спиной к древней кладке. Я подхожу слишком близко, нарушаю границы, захожу на территорию, куда меня не звали. Она замерла, боится. Меня боится.

– А если я тебя сейчас поцелую? – говорю я.

– Не надо.

– Почему?

– Потому что.

Я кладу вторую руку поверх её плеча на стену, большим пальцем касаясь её волос.

– Выпусти, – просит она.

– Нет.

– Тогда я тебя укушу.

– Кусай.

Она перехватывает мою руку и расстегивает заклепки на манжете куртки и вдруг резко задирает рукав вместе с худи. Её взгляд упирается на темно-фиолетовый шрам в виде морозного узора на моей руке.

– Это что?

– Ничего.

Я вырываюсь, поправляю манжету и убираю руку за спину.

– Это татуха? – спрашивает она.

– Нет, это фигура Лихтенберга.

– Что? – не понимает она.

– Ничего, забудь.

– Ну ладно.

– А со своим Мышонком ты уже целовалось?

– Не твое дело.

– А я вот возьму, поймаю завтра твоего Мышонка и съем.

– Не съешь.

– Почему это?

– Тебя на школьный учет поставят.

– Вот напугала, как будто я там не состою.

– И за что тебя?

– Да много за что – курю, прогуливаю, учителям хамлю. За драку ещё как-то вроде было. Так что пофиг.

– Ну вот ещё один выговор получишь, и отец тебя высечет.

– Запомнила, значит? Я надеялся, что забудешь.

– Я помню.

– Да, пофиг. Я всё равно не чувствую этой боли.

– Почему?

– Привык.

– Вообще ничего не чувствуешь?

– Почти. Ну кожа потом горит, – я не вру. Смотря как наказывают, конечно. Вот от вчерашнего ещё побаливает. Но это фигня, когда пинали лежащего на снегу, вот тогда было в сто раз хуже. Может от того и побаливает, что ещё не зажило как следует, а поверх уже снова добавили.

Она молча стоит и смотрит на меня, хотя могла бы уже и уйти, если бы захотела, выход я уже не перегораживаю.

– У тебя красивые глаза, – вдруг говорит она, – вроде серые, но в то же время и синие. А вот в прошлый раз мне показалось, что они у тебя зеленые. Или ты носишь цветные линзы?

– Нет, не ношу. Такие глаза, чуть-чуть хамелеоны.

Я немного жду, потом наклоняюсь и осторожно целую её прямо в губы, мягко, ещё по-детски. Она не отталкивает меня, но и не отвечает. Не перехожу границу, останавливаюсь, отстраняюсь, жду, что скажет. Или врежет.

– А как тебя зовут? – спрашивает она совсем тихо, почти неслышно.

Слегка удивляюсь её вопросу. Но потом доходит, а ведь правда, мало кто знает меня по имени, в школе все зовут Вороном.

– Саша, – отвечаю я.

– Саша, – повторяет она.

Как-то непривычно слышать собственное имя. И как давно я его не слышал. Отвык. В школе – Ворон или Воронков; дома так вообще обходятся без имени. Но как, черт возьми, приятно услышать вдруг просто: «Саша».

– Саш, пойдем отсюда?

– Пошли, – я пожимаю плечами.

Она снова идет вперед и выбирает новый поворот и тоже тупиковый. Перед аркой кто-то прибил табличку «ВХОД ЗАПРЕЩЕН», смешно. Под сводом открывается полукруглый каменный зал, она чуть отстраняется, пропуская меня вперед.

– Ты можешь пройти дальше и посмотреть, что там? – спрашивает она.

– Зачем? Я итак знаю, что там тупик.

– Ну, пожалуйста, – просит она.

– Ладно.

Спускаюсь в темный зал. Впереди вижу стену с ровным кругом. Странно, вроде раньше этого не было. Включаю фонарик на смартфоне и подсвечиваю. Ощущение, будто недавно кто-то в кирпичную стену вмонтировал круглую железную дверцу с изображением змеи. И для чего?

Вдруг сзади раздается скрежет и что-то гулко ударяется об каменный пол. Резко оборачиваюсь – выход из зала перегорожен тяжелой решеткой. Алиса осталась с той стороны и удивленно смотрит на меня.

– Ты в порядке? – спрашивая я её и иду к ней.

Она кивает и смотрит куда-то мимо меня, её глаза распахиваются, будто она увидела что-то страшное. Оглядываюсь назад – сквозь железную круглую дверцу медленно просачивается огромный змей. Точь-в-точь как тот, что пытался утащить меня десятилетнего. Но тогда меня спасла мама, она ещё была на Земле, а сейчас прошло уже много времени и её здесь