Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин

Их страх мог почувствовать даже ребёнок.

Густой пот разил зловонием жалости и презрения. Да, они сопротивлялись, но жалкие попытки хоть чуть-чуть пошевелить руками или дёрнуть пальцами лишь обостряли чувство страха. Они смыкали веки, стряхивая пот, льющийся в глаза со лба, и неразборчиво нашёптывали себе под нос какие-то слова, когда моя фигура становилась за их спинами. Скорее всего они молились. Я бы поступил так же.

Я прогуливался между живых статуй доблестных воинов и наслаждался их ужасом. Кровавая паутина из тысячи крохотных сосудов обвивала их ноги и медленно поднималась к груди, затекая во все поры на коже. Внедряясь в бурный поток горячей крови, несущейся по венам этих бедняг. Где-то вдалеке на влажно траве, залитой кровью, лежали их друзья и выли от боли. Многие статуи, которые я обходил, мечтали сейчас быть на их месте. Орать от боли, но быть свободными перед страхом смерти. Единственная их надежда — жирная баба, сумевшая оседлать Хейна и кромсать топорами его опухшую от избытка крови голову. Опасности для моего ручного монстра нет никакой. Вспоротая плоть в миг заживала, а попавший в кровь яд в миг нейтрализовался. Хейн испытывал боль, несомненно, но его вопли лишь обостряли и сгущали атмосферу смерти, нависшей над головами воинов.

— Прикажи этой бабе остановиться, — сказал я молодому мужчине, у которого, в отличии от остальных, яйца были явно на своём месте.

Я говорил спокойно, не проявляя агрессии, и даже не запугивал. В этом не было никакого смысла. Обходя мужчину, я специально прижимался к нему так, чтобы мой уродливый плащ, сотканный из корчившихся в немой агонии безумия двух десятков лиц, опутывал ему ноги и гладил вытянутые для прыжка руки. Чтобы он видел сухие губы, шепчущие прощения и молитвы.

— Ведьма, — сорвалось с его губ так резко, что мне показалось, будто он подавился. — Мы ничего тебе не расскажем.

Я внимательно посмотрел на его лицо. Капли пота струились со лба, разогретая в пылу битвы кожа чуть подрагивала, как и он весь сам. Солёные капли затекали в голубые глаза и вызывали жжение, которые он безуспешно пытался подавить частым морганием.

— Твоё лицо молодо, — сказал я, всматриваясь в его зажмуренные глаза, — и красиво.

Кончиком пальца в кровавой корке я провёл по его коже, словно намечая линию для разреза.

— Твоё лицо, — продолжил я, — прекрасно будет смотреться на моём плаще, в самом низу, где постоянно клубиться пыль, брызжет грязь, и чужая кровь льётся рекой. — Ты хочешь этого?

Он молчит. Стиснул губы сильнее век, и молчит.

— Я не понимаю твоей жертвенности, — сказал я. — Ради чего ты готов пожертвовать собой?

Он разлепил веки и посмотрел на меня блестящими от слёз глазами.

— Ради мира, ведьма!

Голова его тряслась, а зубы ни разу не разомкнулись. Только обронив последнее слово, он позволил себе приоткрыть рот и плюнуть мне в лицо.

Что за тупая местная привычка — плевать незнакомцам в лицо! Задрали!

— Ты хоть представляешь, в какие ужасы я могу ввергнуть твоё сознание? А какую боль ты можешь испытать. А? Ты думал об этом? Одумайся! Мы помогли вам! Убили кровокожих, пытавшихся убить вас!

— Мы справились бы и без вашей помощи!

— А что дальше? — Пальцами в кровавой корке я схватил его за щетинистый подбородок и развернул голову на себя, чтобы он ровно смотрел мне в глаза. — Что будете делать дальше?

— Сражаться!

— Вы проиграли! Вы в моих руках, я по щелчку пальцев сделаю вас своими домашними питомцами. Как его! — я пальцем указал на бедного Хейна, пытающегося скинуть со своей огромной спины жирную толстуху, продолжающую усердно рубить его голову топорами.

Глаза мужчины скосились в сторону Хейна. Страх сгустился в его голове, но смерти он словно не боялся. Ужасающие перспективы превращения целого мира в глубокое болото крови с гуляющими по окрестностям кровокожам конечно пугали его до безумия. Он считал их чумой. Меня в том числе. Всё читалось не только на его лице, но и в мозгу, пытавшемуся переварить не только увиденное, но и услышанное из моих уст.

Голубые глаза снова уставились на меня. Он с трудом нахмурил бори, противясь моей власти, и прошелестел сухими губами:

— Зачем ты, ведьма, с нами вообще ведёшь разговор? Это такая твоя уродливая забава? Мы живём, чтобы убивать таких как ты! И мы будем убивать, таких как ты! И, если сегодня наш последний день в тени еловых деревьев, пусть тому и быть!

— Я могу сделать твой последний день еще веселее, тебе точно понравиться. Только помни, я тебе не враг.

Стоящий к нам спиной воин начал разворачиваться. Он делал это небыстро, его движения были неестественны, словно кто-то со стороны двигал его конечности поочерёдно; выставить в бок одну гону, развернуть торс, подтянуть руку с мечом, повернуть голову. И этим кто-то был я. Моя новая игрушка посмотрела на нас взглядом полного негодования. Глаза внимательно следили за конечностями, когда я ими начинал двигать. Жар внутренней борьбы с моим вливанием можно было ощутить лишь прикоснувшись к мужскому лицу, исказившееся от страха. Медленно, шаг за шагом он подошёл к нам и, так же медленно, поднял руку с зажатым в ладони мечом. Кончик лезвия нацелился в грудь мужчине, с которым я вёл безуспешные переговоры, и медленно поплыл по воздуху в нашу сторону.

Раздалось ворчание и фырканье. Второй мужчина зарычал, стиснув губы до бела. Лысина покрылась испариной, он весь затрясся, как будто начался припадок. Мужчина мучительно пытался выгнать меня из своей головы, пытался остановить руку, на что в ответ я широко улыбнулся.

Сталь уткнулась в кусок толстой кожи, защищающей грудь упёртого воина.

— Зико! — взревел мужчина, плюясь слюной. — Это не я! Это всё она… Ведьма!

— Зико, — сказал я, посмотрев на голубоглазого мужчину, — Приятно познакомиться! А меня зовут Инга, и я хочу договориться.

Он продолжал молчать. По моей прихоти разбросанные по алой глади статуи разбились на пары и нацелили друг на друга свои мечи. Я постарался сделать так, чтобы всё происходящее не ускользнуло от глаз Зико. Чтобы вся драма могла пропитать воздух и сделать страх еще гуще. Мне не доставляло удовольствие происходящее, но иначе никак. Мне нужно его сломать. Он должен уверовать в меня, и перестать чувствовать опасность. Пусть поймёт, что вся опасность для его людей исходит от