Сыны Триглава - Андрей Игоревич Каминский

но Сисиний продолжал читать все новые стихи из Библии, сами собой всплывавшие в его памяти. Рука его сжимала на груди золотой амулет, причем сам Сисиний даже не замечал, как молитвы Господу смешиваются в его словах с призывами древних сил, также как-то смутно увязанных с водной стихией. Но к кому бы не неслись его слова, их не оставили без ответа — и, сквозь треск горящего дерева и шум падающих деревьев, он услышал отдаленный раскат грома. Подняв к небу изможденное лицо Сисиний с благоговейным трепетом почувствовал, как его окропили первые капли дождя. Вновь прогремел гром, ослепительно блеснула молния, и благословленный Господом ливень пролился на землю, спасая его воинов от огненной смерти.

Чуть позже, когда известие о чудесном спасении разнеслось по всему войску, Ростислав, вместе с Сисинием, уже выходили на берег Ныса-Клодзки. Еще недавно наполовину пересохшая речушка сейчас превратилась в бурлящий поток, вышедший из берегов, и все еще разливавшийся от не прекратившегося дождя. Однако это уже не могло поколебать ни Ростислава, ни всех его воинов, уверившихся как в святости собственного дела так и в собственной решимости продолжать и дальше великий поход во славу Господа.

Верховный жрец

— Как это так — пропала?

Коренастый рыжебородый Вольгость только развел руками, не зная, что и ответить. Люб едва сдержал рвавшееся с языка крепкое ругательство: если сам князь, сам кое-что смысливший в колдовстве ничего не заметил, то где уже простому сотнику уследить за столь искусной чародейкой, как Рисса.

-Ладно, разберемся, — буркнул князь, — в остальном все в порядке?

— Да вроде бы, — пожал плечами Вольгость, — разве что народу все пребывает. Не нравится мне здесь, княже.

Люб полностью разделял опасения сотника, но выдавать своих чувств не спешил, хотя выглядело все и впрямь тревожно. Князь хорошо помнил, как точно так же нежданно-негаданно Рисса исчезла из Венеты, вскоре после смерти Драговита, объявившись затем во владениях Волха. Поговорив со своими людьми, а также кое с кем из пруссов, Люб узнал, что помимо Риссы поутру пропал и князь галиндов со всем своим воинством. Это тоже не особо удивило князя — еще в Трусо он заметил, что Тройнат и Рисса норовят держаться друг друга, негромко о чем-то переговариваясь. Однако остальные кунигасы по-прежнему собирались вокруг Ромувы — более того, как и говорил Вольгость, из леса подходили все новые лесные племена: надрувы, ятвяги, скальвы. Заметно больше стало и служителей богов, сновавших между полотняными завесами, прикрывавшими святилище, и добротными избами жрецов, стоявших тут и там среди деревьев. Помимо уже знакомых вайделотов в их белоснежных одеяниях, мелькали тут и изможденные отшельники сигоноты и еще более мрачные погребальные жрецы — лингусоны и тулусоны, служители Паттолса, своими черными накидками напоминавшими стаю ворон. Куда более жизнерадостно выглядели потиники, жрецы хмельного бога Рагутиса. Рассевшись возле горевших тут и там костров, они готовили в больших котлах какое-то местное пиво, сваренное по особым традициям. Многие из эстийских князей уже приложились не к одной чарке — и теперь по всей поляне слышался громкий смех, ругань и воинская похвальба. Люб, впрочем, не позволял своим напиваться, ни на миг не забывая, где они находится.

Судя по этому оживлению, выборы кривайтиса ожидались в самом скором времени — вот и звайждиники, жрецы, наблюдавшие за небом, в своих черных одеяниях усыпанных звездами, — объявили о скором наступлении Солнцестояния или, по-здешнему, Креше. Как понял Люб из слышавшихся тут и там разговоров, пока у вайделота Прутеноса не намечалось соперников — его поддерживало большинство собравшихся здесь князей. Волха, помимо самого Люба, готовились принять разве что помезане и помегане, колебались еще и вармы — все те, кто больше всего торговал в Трусо, а то и сам подумывал о подданстве Велети. Чашу весов могли бы склонить так не кстати ушедшие галинды, — но все это не имело значения, пока сам Волх не придет в Ромуву, чтобы заявить о своих правах. Его отсутствие, также как и внезапное исчезновение Риссы все больше тревожило Люба.

Мрачные мысли князя прервало негромкое покашливание и, обернувшись, Люб увидел юную вайделотку, в белом одеянии, целомудренно застегнутом до самого горла.

— Прутенос хочет говорить с тобой, княже, — склонив голову, сказала она.

Жилище вайделота стояла на отшибе от остальных — большая добротная изба, украшенная знаками громового креста и иными священными символами. Внутри за столом из обрубка исполинского дуба, восседал сам Прутенос, в белом одеянии и венком из дубовых листьев в рыжих волосах. Увидев князя, он кивнул на свободную скамью напротив себя. Скользившие вокруг рабы сразу же подали Любу окованный золотом турий рог с крепким пивом и принялись ставить на стол блюда с жареной говядиной, политой ягодным соусом; кровяными колбасами и копченым угрем.

— Похоже, князь Волх не торопится к священному дубу, — вместо приветствия сказал Прутенос, — думаешь, жрецы будут ждать его до зимы?

— Думаю, его будут ждать столько, сколько потребуется, — ответил Люб, окуная поджаристый кусок мяса в кисло-сладкий соус, — зачем спешить с таким важным выбором?

— Выбор уже известен, князь, и ты сам это видишь, — усмехнулся вайделот, — не поэтому ли твоя спутница сбежала из Ромувы, бросив тебя на растерзание.

— И кто посмеет растерзать князя Велети? — Люб в упор глянул на жреца, — мое войско больше, чем у любого из твоих князей — да и не всякий из них захочет воевать с нами. Неужели ты и сам хочешь, чтобы избрание кривайтиса превратилось в кровавую бойню — здесь, в святом месте, где каждое дерево благословлено взором богов?

— Никто не хочет побоища, — сказал Прутенос, — но никто и не желает видеть здесь ставленника даже не Велети, — это бы я и сам еще стерпел, — а бесстыжей ведьмы, явившейся Паттолс ведает откуда. Она ведь и тебе не по душе, верно?

— Какая разница, что думаю я, — пожал плечами Люб, — сейчас мы делаем одно дело.

— Безнадежное дело, — заметил Прутенос, — Волх не усидит в кривайтисах — ему же нужно еще присматривать за Ладогой и за всем востоком. Если он станет раскорякою от Мутной до Немана, то очень скоро кое-что себе порвет ненароком. А в дураках останешься ты князь, потому что Риссе плевать и на Велеть и