Брелок желаний - Георгий Александрович Егоров

— Угу, понял, Эраст Петрович Фандорин, — пробурчал кот. — Только не забудь, что Пайка за нами не с концертом идёт, а с кувалдой. И у её Бобика, между прочим, свой план — и в нём нет места для философских котов и бывших оконных замерщиков.

Он встал, потянулся, почесал пузо, посмотрел на потолок и добавил:

— Но, если всё-таки будет драка — ты втыкай кнопку, а я сделаю так, чтобы кто-то всосал соплю обратно. Для психологического эффекта. И чтоб надолго запомнили.

«МОСКВА-СИТИ»

Боб успел вернуться в центр квартиры и встать перед диваном, как дверь щёлкнула. Прошло несколько секунд, и Смирнов вошёл, спокойно, почти медитативно. Окинул взглядом обстановку. Пайка, завёрнутая в плед, смотрела на него как на галлюцинацию, прервавшую череду однообразных дней.

— Ты что, с ума сошёл? — прохрипела она, забыв, что кляп был вынут только сегодня утром. — Ты чего сюда пришёл?!

— За тобой. — я кивнул ей так, как старому знакомому.

— Вот он, кот, — сказал Боб и указал Пайке рукой на кота, мол говорил же, что он разговаривает — И ты, видимо пришёл, чтобы я сразу застрелил тебя? Это ж надо — самому в ловушку.

— Я подумал, — начал я говорить, опуская рюкзак на пол, — если уж вы меня так сильно хотите, я не буду оттягивать момент. У меня, в отличие от вас, планов громадьё. А вы тут… как в пансионате для сумасшедших.

Григорий потянулся, зевнул и громко сказал:

— Бобик. Ты первым с кем заговорил? С холодильником или тостером?

У Боба дёрнулся глаз. Пайка уронила голову на колени и улыбнулась.

— Он реально разговаривает, — сказал Боб тихо, почти с уважением. — Я думал, это бред. Иллюзия.

— Всё иллюзия, Боб, — сказал я с неожиданной мягкостью. — Даже твоя засада. Особенно твоя засада.

— Ты хочешь, чтобы я тебя убил? — уточнил Боб. — Я ведь думал. Я готовился. У меня есть ванна, химия, даже список пунктов, как всё замести.

— Понимаю, — уверенно кивнул ему я. — Мы все иногда пишем списки, чтобы не сойти с ума.

— Ну ты и… — снова не договорил Боб. Потом вдруг сказал, почти растерянно: — А ты знал, что на восьмой день начинается аудиторное монологическое сопровождение?

— Нет, — сказал я. — Но кот, наверное, знал или подозревал.

Григорий кивнул:

— Подтверждаю. Мы на седьмой день изобрели шахматы на троих и начали играть втроём. Без третьего игрока.

Пауза. Никто не смеётся. Никто даже не дышит. Пайка, выпрямившись, посмотрела на меня с каким-то новым выражением — не то презрение, не то спасённая горечь.

И вдруг — голос Боба снова стал прежним: чётким, почти холодным.

— Ты пришёл сдаться?

— Нет, — сказал я. — Я пришёл договориться.

— Сбрендил, — констатировал Боб. — Ну давай, удиви меня. Какую сделку ты можешь предложить?

— Брелок тебе не достанется, — начал я с нажимом, — потому что он теперь работает не совсем как раньше. Он не любит насилие, Боб. Он стал... чувствительным. Как выжатый лимон после медитации. Я пробовал его нажать, перед тем как зайти в квартиру. Он не работает.

— Что ты несёшь? — зло бросил Боб.

— Я несу идею, — сказал я и достал из кармана... ничего. Показал пустую ладонь. — Видишь? Вот и он тебя видит.

Григорий встал на задние лапы и добавил с академическим спокойствием:

— Человек, не верящий в магию, обречён на поражение. Особенно, если он внезапно стал её частью.

— Ты что, проклял меня? — тихо спросил Боб.

Я пожал плечами и смастерил гримасу на лице.

— Нет. Просто дал тебе время подумать. Ровно столько, сколько ты дал Пайке.

Боб выпрямился. Плечи расправлены, голос ровный. Он резко шагнул вперёд, в упор ко мне.

— Отлично, — сказал он. — Хватит философии. Хватит всех этих твоих речей. Ты думаешь, я не вижу, что ты тянешь время? Ты не договариваешь. Пришёл сюда, улыбаешься, как будто у тебя в штанах запасной план. Но у тебя ничего нет, Смирнов. Только говорящий кот и морда, которую хочется бить об плитку.

Он достал пистолет. Настоящий. Без спецэффектов, без пыли. Просто чёткое, тяжёлое железо, нацеленное в лоб.

— Сначала ты рассказываешь, где брелок. Потом я решаю, стоит ли тебе жить.

Я не шелохнулся. Только смотрел. Ни вызова, ни страха. Даже не апатия — усталость.

— Не в ту сторону, Боб, — сказал я спокойно. — Ты действительно думаешь, что насилие всё ещё работает? После всего, что было?

— Оно работает на мне, — прошипел Боб. — Это мой язык. Я за него всю жизнь получал. Мне не нужны твои мантры и твой кот-самоучка. Мне нужен брелок.

Григорий медленно опустился на пол, прикрыл глаза.

— Ох, сейчас будет плохо, — сказал он, будто предвкушая катастрофу.

Пайка попыталась встать — не от страха, а от предчувствия, что вот сейчас оно начнётся, необратимое. Но Боб уже сделал шаг вперёд.

— Всё. Хватит. У меня нет времени на игры. Ни у меня, ни у неё.

Он нажал спусковой крючок.

Щелчок. Тишина.

Боб посмотрел на пистолет, как на предателя.

Снова нажал.

Щелчок.

— Что?..

— Ты не понял? — с лёгкой грустью сказал я. — Сломалось.

— Это конец, — добавил кот. — мы вмешались в законы причинно-следственных связей. Ну, или брелок. Технически, вы оба слишком скучные, чтобы точно определить источник.

Боб смотрел на оружие. Потом на меня. Потом — на Пайку.

Потом медленно, очень медленно, опустил руку.

— Всё уже началось, Боб, — сказал я. — Я не пришёл, чтобы торговаться. Я пришёл, потому что ты проиграл. Просто не заметил. И я решил дать тебе шанс увидеть, как это чувствуется.

Боб отступил. Сделал шаг назад. Потом ещё один.

Всё его существо трещало по швам. Он был как человек, у которого вырвали проводку изнутри.

Он вдруг понял: не знает, сколько прошло времени. Не знает, зачем он в этой квартире. И — не знает, кто он теперь, если не тот, кто находит, преследует и уничтожает.

Он сел. Медленно. В кресло, где ещё