Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 - Ник Тарасов

вы проявите лояльность к короне и к России, — продолжал он, не ослабляя хватки, — то опять-таки вас нужно будет держать на коротком поводке, под постоянным контролем. Каждый ваш шаг, каждое слово будут отслеживаться и анализироваться.

Неожиданно его лицо смягчилось, и в глазах появилась почти дружеская искорка:

— Да вот понимаете, чем-то вы мне симпатичны. Импонируете, так сказать. Может быть, вашей честностью или тем, что не пытаетесь мне лгать и выдавать желаемое за действительное.

Я не выдержал напряжения и прыснул от неожиданности такого поворота в разговоре. Контраст между угрозами и внезапно проявленной симпатией показался мне комичным.

— Слова-то какие знаете! — не удержался я от легкой насмешки. — «Импонируете»… Где только научились?

Тот отмахнулся с усмешкой, явно не обидевшись на мою реплику:

— С такими, как вы, пообщаешься, и не такие словечки подхватишь, — фыркнул он с явным весельем. — Попаданцы, временные странники — народ образованный, культурный. Поневоле словарный запас расширяется.

Затем его лицо снова стало серьезным:

— Но я очень надеюсь, что вы меня правильно поняли и услышали. И сейчас, когда мы расстаемся, мы расстаемся не как враги, а как люди, которые понимают друг друга. По крайней мере, я на это рассчитываю. Только помните — каждый ваш шаг будет известен. И если вы попытаетесь сбежать или, не дай Бог, передать кому-то свои знания…

Он не договорил, но смысл был ясен. Между нами снова повисла тишина, тяжелая и многозначительная.

— Помните наш разговор. И будьте осторожны — время сейчас такое, что одно неосторожное слово может стоить не только вам жизни, но и изменить судьбу целых народов.

— И еще одно. Если вдруг передумаете и захотите поделиться своими знаниями во благо Отечества — обращайтесь только ко мне. Никому больше не доверяйте. Слишком многие готовы использовать такую информацию в корыстных целях.

Я просто кивнул, не став отвечать вслух.

— И да, еще одно, — добавил он. Голос звучал все так же спокойно, но в нем появилась какая-то металлическая нотка, которой раньше не было.

Он медленно повернул голову в мою сторону, и я увидел, как в его глазах мелькнуло что-то жесткое, непреклонное. Пауза затянулась — он словно взвешивал каждое слово, которое собирался произнести.

— В случае необходимости, — начал он, делая акцент на каждом слове, — государственной необходимости, мы будем вас привлекать к государевым делам с учетом ваших… — он на мгновение запнулся, подбирая формулировку, — знаний из вашего будущего.

Теперь он развернулся ко мне полностью, и я почувствовал, как его взгляд буквально пронизывает меня насквозь. В воздухе повисла тишина.

— Это не обсуждается, — добавил он с той же невозмутимостью, с какой говорят о погоде. — Имейте это в виду.

Я кивнул, стараясь не выдать своего волнения, но тут же, словно против воли, спросил:

— А если я откажусь?

Вопрос повис в воздухе. На лице собеседника появилась едва заметная, холодная улыбка — не злая, скорее снисходительная, как у взрослого, объясняющего ребенку очевидные вещи.

— Поймите, — сказал он тихо, но в его тоне прозвучала такая убежденность, что мне стало не по себе, — у вас не будет выбора.

Эти слова прозвучали не как угроза — скорее как констатация факта, как сообщение о том, что завтра взойдет солнце. Он развернулся и направился в сторону охранников, которые терпеливо его ждали.

Я же остался стоять на месте, провожая его взглядом и понимал, что моя жизнь только что изменилась окончательно и бесповоротно.

Глава 14

Я стоял ошарашенный беседой, которая только что состоялась с Иваном Дмитриевичем. Словно гром среди ясного неба — вот так можно было описать то, что на меня свалилось. Ноги будто ватными стали, а в висках стучало так, что казалось, вот-вот голова расколется.

Видел, как он неторопливо дошёл до своих охранников. Кивнул деревенским, сел в седло своего жеребца и медленно поехал прочь. Его спутники пристроились по бокам, и вся троица неспешно скрылась за поворотом лесной тропы. Только цокот копыт ещё долго доносился из чащи, да птицы переполошились на ветвях.

Какое-то время в голове царил настоящий хаос. Мысли скакали, как бешеные, одна другую перебивала. Оказывается, я далеко не первый попаданец в этом мире! Таких тут, по словам Ивана Дмитриевича, пруд пруди. Вон даже у самой Екатерины Великой есть личный эндокринолог из восьмидесятых — моего времени! Абсурд? Тот еще. Но выходит что реальность.

У них тут, получается, целый реестр попаданцев ведётся. И я теперь в этом реестре числюсь. Непонятно пока в качестве кого или чего — союзника, нейтрала или потенциальной угрозы, но Иван Дмитриевич дал ясно понять, что пока кардинальные меры против меня применяться не будут. Пока — ключевое слово.

Значит, вывод какой? Не нужно бежать впереди паровоза. По крайней мере, сильно не нужно. Не стоит резко менять ход истории. Нужно быть осторожным, дипломатичным, незаметным. Хотя после сегодняшнего разговора о незаметности можно забыть — они меня уже засекли.

Я медленно пошёл в сторону деревни, ноги будто сами несли, а голова всё ещё кружилась от услышанного.

А навстречу мне бежала Машка — вся зарёванная, с растрепанными волосами, выбившимися из-под платка. Лицо красное от слёз и бега, глаза опухшие, губы дрожат. За ней трусцой бежали Захар с Тимофеем и Пахомом. А чуть дальше Петька со Степаном, тоже спешили, не отставали от основной группы.

Завидев меня, Машка сначала сбавила шаг, словно не поверила своим глазам. Остановилась, вгляделась, и тут её словно током ударило. Ноги подкосились, она опустилась прямо на траву, даже не глядя, куда падает, и завыла в голос. Да так горько, так пронзительно, что у меня аж душа в пятки ушла. Это был не плач — это был вопль отчаяния, накопившегося за время ожидания и страха.

Вся братия, что бежала за ней, тоже сбавила шаг, остановилась поодаль. Мужики переминались с ноги на ногу, не зная, что делать. Захар почесал затылок, Тимофей сплюнул в сторону, Пахом покрутил в руках шапку. Видно было, что и они волновались, искали меня, но теперь не знали, как себя вести при таком женском горе.

Я подбежал к Машке, упал рядом на колени, схватил её за плечи:

— Солнце моё, что случилось? Что ты так убиваешься?

А она, завывая и всхлипывая, стала причитать между рыданиями:

— Как… как мужик этот из леса вышел… один… сели на лошадей… ускакали… А