Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 - Ник Тарасов

Слова её прерывались всхлипами, она дрожала всем телом, цеплялась за мою рубаху дрожащими руками. И в этот момент я понял, какую муку ей пришлось пережить. Она видела, как я ушёл в лес с незнакомым человеком. Видела, как этот человек вернулся, сел на коня и уехал. А меня всё не было.

— Дурочка ты моя, — прошептал я, гладя её по волосам. — Кто ж меня убьёт-то? Я же здоровый, сильный…

— Но он-то вышел, а тебя всё не было! — всхлипнула она. — Всё не было! Я думала… думала…

— Вот он я, перед тобой, живой и невредимый, — сказал я, приподнимая её подбородок, чтобы она посмотрела мне в глаза. — Так что прекращай рыдать, это вредно для нашего будущего ребёнка.

При упоминании ребёнка её рыдания только усилились. Она вцепилась в меня, как утопающая в спасательный круг.

Я обнял её, прижал к себе крепко-крепко, почувствовал, как дрожит её тело, как бьётся её сердце. Её волосы пахли дымком от печи и полевыми травами, а слёзы были солёными на вкус, когда она прижималась лицом к моей щеке.

— Тише, тише, родная, — шептал я ей в ухо. — Всё хорошо, всё прошло. Я здесь, я с тобой, никуда не денусь.

Мы так просидели на траве несколько минут — она в моих объятиях, я гладил её по спине, по волосам, чувствовал, как постепенно уходит дрожь из её тела, как выравнивается дыхание. Мужики стояли поодаль, деликатно отвернувшись, понимая, что это момент слишком интимный для посторонних глаз.

В эти минуты я остро осознал, что значит для кого-то быть центром вселенной. Для Машки я был не просто мужем — я был её опорой, её будущим, отцом её ребёнка, её единственной надеждой в этом непредсказуемом мире. И когда она думала, что потеряла меня, для неё рушился весь мир.

— Прости меня, дурака, — прошептал я ей. — Мог бы предположить, что ты волнуешься и все глаза проглядела, пока мы в лесу разговаривали.

— А о чём вы так долго говорили? — спросила она, немного отстранившись и вытирая слёзы тыльной стороной ладони.

Вот тут я и растерялся. Что ей сказать? Что мы обсуждали попаданцев, временные парадоксы и политику российской империи? Что этот человек знает про моё настоящее происхождение и может решить мою судьбу одним словом? Что я живу под дамокловым мечом, не зная, когда он упадёт?

— Да так, по хозяйству, — соврал я. — Он из управляющих помещичьих, опыт перенимал. Долго рассказывал, как урожай лучше собирать, скот держать…

Она кивнула, поверив или сделав вид, что поверила. Может, в глубине души и чувствовала, что я что-то скрываю, но не стала допытываться.

Внутри у меня всё ещё клокотал ураган мыслей. Разговор с Иваном Дмитриевичем кардинально изменил моё представление об этом мире, в который я попал. Оказывается, здесь действует целая система контроля над попаданцами. Кто-то наблюдает, кто-то решает, кого оставить в покое, а кого устранить. И теперь я — часть этой системы, хочу того или нет.

Когда Машка наконец успокоилась и дрожь в её руках утихла, я бережно помог ей приподняться с земли, придерживая под локоть. Она всё ещё всхлипывала, но уже тише, и я видел, как постепенно к ней возвращается самообладание. Лицо её было заплаканным, волосы растрепались, но главное — она больше не металась в панике.

— Всё хорошо, всё позади, — шептал я ей, поглаживая по спине. — Идём домой.

Мы медленно пошли в сторону деревни. Мужики ушли чуть раньше, видя, что я успокаиваю жену и со мной всё в порядке.

— Идите, идите, — махнул я им рукой. — Всё хорошо. Потом поговорим.

Они нехотя разошлись по своим делам, но я видел, как они то и дело поглядывают в нашу сторону, готовые в любой момент подойти, чтоб выведать подробности загадочной встречи.

Зайдя к себе во двор, я, дабы избежать немедленных расспросов от Захара да Фомы, громко и нарочито весело спросил Анфису:

— А обед у нас сегодня будет? Что-то проголодался после прогулки!

Анфиса, аж руками взмахнула от неожиданности:

— Егор Андреевич! Да конечно же будет! А где накрывать прикажете? В горнице?

— Да вот под яблоней и накрывай, — ответил я. — А то душно как-то в доме. На воздухе лучше.

Анфиса, привычная к нашим причудам, только кивнула и засуетилась. Не прошло и пяти минут, как стол под яблоней был застелен, расставлены тарелки, разложены ложки. Анфиса принесла горшок с щами, миску жареной картошки, хлеб, солёные огурцы и кувшин с квасом. Всё как полагается — обычный крестьянский обед, но сытный и вкусный.

Я специально не торопился садиться за стол, делая вид, что наслаждаюсь прекрасным теплым днём. На самом деле я видел, как метрах в десяти за забором переминаются с ноги на ногу Захар, Фома, да Петька со Степаном. Они старались делать вид, что случайно оказались поблизости — то в землю палкой тыкали, то между собой о чём-то шушукались. Но взгляды их то и дело обращались к нашему столу, и было ясно как божий день, что они сгорают от любопытства.

Я не выдержал этого немого морального прессинга и, вздохнув, махнул им рукой:

— Заходите, чего уж там. Места всем хватит.

Им два раза говорить не нужно было. Захар первым протиснулся в калитку, за ним Фома, потом Петька и Степан. Чуть ли не бегом оказались они рядом со столом, стараясь выглядеть непринуждённо, но глаза у всех горели нетерпеливым ожиданием.

— Ну что, отобедаем, — сказал я, присаживаясь на скамейку.

Машка села рядом со мной, всё ещё бледная, но уже взявшая себя в руки. Мужики расселись по другую сторону стола, стараясь не смотреть на нас слишком пристально.

Они ничего не стали спрашивать сразу — видели, что время ещё не настало. И мы принялись кушать. Анфиса, заметив прибавившихся едоков, быстро принесла ещё тарелок и ложек, подлила щей, добавила хлеба. Ели мы молча, только изредка переглядывались. Щи были отменные, с мясом и кислой капустой, картошка рассыпчатая, хлеб свежий. После всех утренних волнений еда пришлась кстати.

А когда все доели и Анфиса убрала со стола, оставив только кувшин с квасом и несколько кружек, Захар с Фомой пристально уставились на меня. Глаза у них были серьёзные,