Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 - Ник Тарасов

Я перевернулся на бок, поджал под себя подушку. Бусинка недовольно мяукнула, спрыгнула на пол, но через минуту запрыгнула обратно, устроилась у ног. А мои мысли продолжали крутиться.

А что, если мое появление здесь не случайность, а результат чьего-то плана? Слишком уж удачно все сложилось. Может, все это было подстроено?

Но зачем? Какая цель? Изучить меня? Использовать мои знания? Или, наоборот, нейтрализовать угрозу, которую я могу предотвратить?

Время шло, скоро рассвет. А я все лежал и думал, думал, думал. Голова гудела от напряжения, глаза слезились от усталости, но сон не шел.

Попробовал заняться дыхательными упражнениями — вдох на четыре счета, задержка, выдох на восемь. Помогало раньше, в нашем времени. Но и это не сработало — мысли лезли в голову, как вода через дырявую крышу.

Я чувствовал себя совершенно разбитым, но сон все не приходил. В голове крутилась какая-то каша из обрывков мыслей, предположений, страхов и надежд.

Я снова перевернулся на спину, сплел пальцы на груди. Бусинка сонно замурчала, переместилась поближе к моему боку. Машенька же по-крепче ко мне прижалась, обняв за шею. За окном уже начало сереть — предрассветный час, самый тяжелый и тоскливый.

В итоге уснул только под утро, когда мысли наконец немного утихли, а усталость взяла свое. И только, как показалось, закрыл глаза — тут же стали орать петухи где-то во дворе соседей. Громкое, резкое кукареканье пронзило утреннюю тишину, заставило вздрогнуть и окончательно проснуться.

А еще через мгновение услышал, как знакомо скрипнула дверь — старые петли нуждались в смазке, но их скрип уже стал привычным, домашним звуком. В дом на цыпочках зашла Анфиса, стараясь не разбудить нас, но я уже не спал.

Она тихо прошла к печи, присела на корточки и стала шуршать щепками и соломой, растапливая огонь. Слышно было, как она дует на тлеющие угольки, как потрескивают сухие веточки, как разгорается пламя. Привычные, успокаивающие звуки утреннего быта.

В общем, Анфиса начала готовить завтрак, а я лежал, не подавая признаков жизни, и думал о том, что обещает мне день сегодняшний.

Ну, раз проснулся, то нужно вставать, подумал я, ощущая, как первые лучи солнца пробиваются сквозь щели в ставнях и ложатся золотистыми полосами на пол избы. Сон ушёл окончательно, и лежать дальше не имело смысла. Я только хотел было осторожно высвободить своё плечо, затёкшее за ночь под тяжестью Машенькиной головки, как она тотчас засуетилась, словно почувствовав моё намерение.

Приподняла на меня свою растрёпанную спросонья голову, заморгала длинными ресницами, прогоняя остатки сна, и произнесла так тихонько, что я едва расслышал:

— Егорушка, а ты куда?

Я хотел было сказать, что, мол, не спится мне больше, день начинается, вставать пора — дела ждут. Но едва я приоткрыл рот, как Машенька меня крепче обняла своими тонкими руками, прижалась всем телом, словно боясь, что я сейчас же ускользну от неё.

— Не уходи пока, — прошептала она мне в шею, и от её дыхания по спине пробежала волна приятной дрожи.

Я тоже её обнял, почувствовав, как напряжение постепенно покидает моё тело. Машенька довольно вздохнула и прижалась ещё сильнее, словно пытаясь слиться со мной воедино. Я поцеловал её, потом стал медленно гладить по волосам — они были мягкими, шелковистыми, струились между пальцев. Провёл ладонью по её спинке, чувствуя каждый изгиб, каждую косточку.

Она подняла голову, и в её глазах теперь плясали озорные искорки. Губы её были припухшими от сна, щёки слегка раскрасневшимися. Мы смотрели друг другу в глаза несколько мгновений, и в этой тишине было что-то магическое, интимное. А потом наши губы медленно, неизбежно слились в поцелуе — сначала робком, затем всё более страстном и продолжительном.

Время словно остановилось. Весь мир для нас сузился до размеров этой постели, до наших переплетённых рук, до тепла наших тел.

В общем, встали мы уже тогда, когда солнце поднялось достаточно высоко и его лучи, осветили всю комнату ярким, почти полуденным светом. На улице слышались голоса — люди давно уже принялись за работу, и только мы всё ещё нежились в постели.

Машенька встала первой, потянулась как кошка, заправила растрёпанные волосы за уши и, бросив на меня лукавый взгляд, начала одеваться. Я любовался ею, не спеша натягивая рубаху. В её движениях была особая грация, даже в таких простых действиях, как завязывание пояска или накидывание платка на плечи.

Умывшись холодной водой из рукомойника и позавтракав горячими лепёшками с мёдом и парным молоком, я вышел на крыльцо. Осмотревшись по сторонам и прислушавшись к звукам просыпающегося двора, я громко позвал:

— Митяй! Митяя-а-а-ай!

Голос мой раздался звонко, от души. Но Митяя нигде не оказалось — ни у сарая, ни в огороде за домом.

Зато, как по взмаху волшебной палочки, словно из-под земли выросший, появился Степан. Он возник из-за угла дома тихо, неслышно, как это у него всегда получалось.

— Егор Андреевич, доброе утро! — почтительно поклонился тот, снимая потёртую шапку с головы. — Митяй-то убежал на лесопилку ещё с самого утра, чуть свет. Говорил, что дела там неотложные.

Я улыбнулся его удивительной осведомлённости и тому, что он, как всегда, появляется именно тогда, когда нужен. Будто у него особое чутьё на такие моменты, будто он всегда знает, где и когда может пригодиться.

— Ну, значит, и мне пора туда, — подумал я вслух, уже представляя шум и гам лесопилки, визг пил, стук топоров.

Степан кивнул с пониманием:

— Там работы много, народу тоже. Все с утра в трудах.

Попрощавшись с Машенькой, которая помахала мне с крыльца, я быстрым шагом направился к лесопилке. По пути встречались мужики с топорами за поясом, бабы с корзинами — все спешили по своим делам, кивали мне при встрече, снимали шапки.

Быстро дошёл до лесопилки и уже на подходе почувствовал знакомые запахи и звуки. Осмотрел её и аж обрадовался — всё работало как часы. Ещё издалека пахло дымком — это ребятня жгли опилки в специально вырытых ямках, чтоб потом из этой золы поташ сделать. Мальчишки сновали около куч опилок с длинными палками, ворошили тлеющую массу, подбрасывали новые порции. Лица у них были закопчённые, но довольные.

А ещё в воздухе был слегка более едкий запах дыма — это в большой яме, обложенной камнями, жгли древесный уголь. Там тоже трудились люди, следили за процессом, регулировали подачу воздуха. Дым от угольной ямы был гуще, темнее, и пахло от него