Бастард Александра - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

Едва она произнесла, что хотела бы снять дом, как он тут же возопил, что нам невероятно повезло, что встретили его у ворот. Он знает все дома в городе, что сдаются в аренду, и за скромную плату готов их нам показать.

Барсина махнула рукой, мол, давай, и дело пошло. Так, после нескольких неудачных попыток, мы оказались в этом доме. Все сомнения насчет пригорода и безопасности наш «риэлтор» сходу отмел, и поверить ему на слово у нас были все основания.

В общем, Барсина согласилась, а ушлый человечек стал появляться у нас регулярно, по ходу решая все возникающие вопросы. Где что купить, к кому с каким вопросом обратиться — Стрибон знал всё и тут же брался проводить, представить или поручиться. Эдакий ходячий справочник и решала в одном флаконе.

Несмотря на всю ценность для нас такого человека, Эней всё равно относился к нему с подозрением. Я думаю, это из-за того, что в первый день Стрибону удалось увернуться от его кнута, а такого промаха Эней простить себе не мог.

Мы здесь уже две недели, и за это время я успел обойти весь город. Изнутри он оказался не таким уж и большим — хватило всего на один день. По большому счету, кроме рынка и храма Гермеса, смотреть здесь больше не на что и ходить некуда. Весь остальной город — это сплошной лабиринт из узких улочек в обрамлении глухих высоких заборов. Ни людей, ни движения — мертвый город. От этой безмятежной сонливости веяло только скукой, скукой и скукой!

До обеда еще куда ни шло: я занимаюсь физухой, потом фехтованием с Энеем, а вот после наступало мертвое время. Сначала дневная «сиеста», потом ранний вечерний сумрак и ночь. В отсутствие книг, не говоря уж про интернет и телевидение, заняться тут совершенно нечем. Играть с местными детьми, по понятным причинам, мне неинтересно, а никаких других развлечений больше нет и не предвидится.

Поэтому сегодня, как и во все предыдущие дни, сразу после обеда я поднялся на свое излюбленное место — на крышу дома — и залег на подобие шезлонга с матрасом, набитым листьями тростника. Предстоял еще один длинный и, до отвращения, скучный день.

Сейчас вот я лежу и смотрю на безоблачное небо, по мере сил развлекаясь тем, что пытаюсь упорядочить свои знания о грядущих событиях и понять, как десятилетний ребенок сможет обернуть эти знания в свою пользу.

'Итак, — начинаю копаться в своей памяти, — после Вавилонского раздела в огромной империи Великого Александра появилось сразу два царя. Один — родной брат Александра, Филипп Арридей, и второй — новорожденный младенец неутешной вдовы Роксаны. Оба царя были скорее ширмой, а реальным правителем стал их регент Пердикка. Почти каждый значимый полководец Александра, поклявшись выполнять волю царей, получил в свое управление провинцию, называемую на персидский манер сатрапией.

Почти сразу же на этом пестром политическом поле начали зарождаться три центра силы, к которым в той или иной степени стали примыкать все остальные полководцы. Первая — это Пердикка в Вавилоне, регент двух царей и законный правитель царства. Вторая по значимости сила — это Антипатр, старый боец, соратник еще отца Александра и бессменный наместник Македонии. Вокруг него стали собираться все те, кто был недоволен властными притязаниями Пердикки.

И, наконец, третья сила — это Птолемей в Египте. Там, вдали от суетливого центра, хитроумный македонец уже грезил о полной самостоятельности и царском венце.

Антипатр и Птолемей отказывались подчиняться Пердикке, подавая дурной пример другим диадохам, и тому не оставалось иной возможности разрубить этот узел, кроме как начать войну. Поэтому примерно через полтора года начнется так называемая первая война диадохов'.

Недовольно хмурюсь, потому что все эти знания слишком общие и для меня не имеют никакой ценности. Мне от них нет ни пользы, ни вреда!

И тут вдруг я прихожу к неожиданному выводу.

'Так это и хорошо! Мне и не нужно ни на что влиять, если события не касаются лично меня. Мне нужны минимум пять лет, чтобы подготовиться к вмешательству в игру, и, насколько я знаю, за эти пять лет не должно произойти ничего, что может мне помешать.

Пердикка проиграет, и его убьют! Ну и черт с ним, мне он не нужен. Я сделал ставку на Эвмена, а он через пять лет будет еще жив; его казнят лишь весной 316 года до н.э. Именно это время будет решающим, и именно к нему мне следует готовиться!'

Упорядочив свои мысли, я удовлетворенно откинулся на матрасе. Осталось решить сущую малость — как готовиться и что я могу сделать. Вопрос настолько глобальный и многогранный, что я пока еще не знаю, с какого бока к нему лучше подступиться.

В этот момент на лестнице послышались шаркающие шаги, и в проеме показалась голова Гуруша.

С прибытием в Аузару служба «стремянным» временно потеряла актуальность, зато вновь нашлось место его основным талантам. Все местные новости и сплетни начали доходить до меня свежими, можно сказать, прямо с пылу с жару.

Теперь по утрам он почти ежедневно крутится на рынке, а к полудню, когда из-за жары торговля затихает, приходит ко мне на крышу с докладом. Это стало одним из немногих доступных мне развлечений.

Едва высунувшись из люка, Гуруш тут же склонил голову.

— Здоровья юному господину!

Киваю ему в ответ и жестом приглашаю подняться. В одно мгновение тот оказывается рядом с «шезлонгом» и, зависнув надо мной, начинает бубнить в своей манере каменной статуи.

— Захочет ли молодой господин знать или нет, не знаю, но скажу… — Пауза, мой одобрительный жест, и он продолжает. — На рынке прошел слух, что вчера в город приехал грек Эвмен с отрядом. Мясник Римарий, что снабжает свежим мясом дом стратега Димеция, рассказывал, что сегодня с утра, когда он привез на кухню припасы, там были люди Эвмена, что остановились в доме стратега. От них он узнал, что Эвмен торопится в Вавилон и намерен скоро покинуть город.

Новость занятная, но, пока я не решил, что с ней делать, бросаю на Гуруша вопросительный взгляд, мол, что еще есть⁈

Тот начинает длительный заход с перечислением всех тех, кто от кого что узнал и при каких обстоятельствах это случилось. Я терпеливо слушаю, поскольку Гуруша лучше не перебивать: быстрее не получится, а вот понимать его станет труднее. Он начнет заикаться