Бастард Александра - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

Толкнув толстую дубовую дверь, выхожу во двор. У крыльца — только Арета и Гуруш; в это время дня все стараются отсидеться в тени. Не останавливаясь, направляюсь к воротам и слышу за спиной шарканье ног Гуруша и девчачью прыгающую походку.

* * *

Рынок Аузара, конечно, не такой огромный, как в Вавилоне, но тоже не маленький. Он раскинулся на центральной площади города, занимая еще и часть прилегающих улиц.

Как только мы вышли к первым лавкам, Гуруш уверенно свернул к кварталу ремесленников. Прежде чем двинуться за ним, указываю девчонке на прилавки с фруктами:

— Иди, купи что надо, а мы подойдем попозже.

— А вы куда⁈ — не утерпела она, и я довольно жестко отрезаю:

— Не твое дело! Иди, куда тебе надо!

— Ну и пойду! — фыркнула Арета и, недовольно взмахнув гривой курчавых волос, повернулась ко мне спиной.

Глядя вслед удаляющейся девичьей фигуре, не сдерживаю усмешку.

«Детский сад, песочницы не хватает!» — проворчав, срываюсь с места и догоняю Гуруша.

Походка у Гуруша стариковская, но идет он при этом довольно быстро. Мне приходится напрягаться, чтобы удержаться у него за спиной. Так мы проходим пару кварталов, пока Гуруш не останавливается.

Обернувшись, он изобразил на лице сконфуженно-просительное выражение.

— Я не смею просить, но было бы лучше, если бы молодой господин остался здесь.

— Ладно! — соглашаюсь без возражений и, опустившись на корточки, прислоняюсь спиной к стене дома.

Гуруш благодарно приложил ладони к груди, а затем пошагал дальше.

Народу в это время на рынке немного, и с моего места мне хорошо видна кожевенная лавка на другой стороне улицы примерно в десяти шагах. Гуруш стоит у прилавка и, вроде как, рассматривает выложенный товар.

Я вижу, как он понемногу смещается задом все ближе и ближе к двери в лавку, и в тот момент, когда она открывается, он уже буквально в шаге от нее. Из распахнутого дверного проема выходит крепкий, заросший черноволосый мужик и сразу же натыкается на спину Гуруша.

В результате столкновения Гуруш летит на землю, прямо носом в пыль, а чернявый здоровяк, по всей видимости, тот самый Карим, смотрит на него как на раздавленную муху.

— Ты че под ногами путаешься⁈ — рявкнул он, а Гуруш, к моему удивлению, вдруг злобно огрызнулся:

— Да как ты посмел меня ударить, варвар! — Он вскочил, выпятив свою хилую грудь. — Да ты знаешь, кто мой хозяин⁈

Гуруш наскочил на здоровяка как драчливый петух.

— Мой хозяин — сын Великого Александра, Геракл. Тебе придется отвечать перед ним! — Он попытался толкнуть чернявого, но тот просто посторонился, и Гуруш вновь полетел в пыль.

Под хохот быстро собравшейся толпы Гуруш неловко поднялся и вновь напыжился.

— Ты, видимо, не понял, — он старательно изобразил свирепость, — мой хозяин — Геракл, сын Великого Александра!

Вскричав, он яростно бросился на обидчика и, схлопотав обидный пинок, снова оказался на земле.

Толпа вокруг все прибывает, и каждый подошедший спрашивает у уже стоящих: «Что там? Что там происходит?» И те, чуть не валясь от смеха, кричат, что там какой-то раб Геракла веселит народ.

Толпящиеся зеваки уже полностью перекрыли мне видимость, и, поднявшись, я пытаюсь протиснуться в первый ряд.

Несмотря на то что мое имя неприятно полощется всуе, я понимаю, что Гуруш делает все правильно. Своими гротескными падениями он заставляет Карима запомнить этот момент. Он делает его настолько курьезным, что тот теперь обязательно расскажет своему господину об этой встрече и не забудет, что чудаковатый раб называл своего господина Гераклом, сыном Великого Александра. А если забудет, то слух все равно долетит до Эвмена, поскольку скоро весь город будет знать и пересказывать этот случай, ибо развлечениями это время не балует.

«Кто бы мог подумать, — восклицаю я про себя, подныривая под чей-то локоть, — что за туповатой внешностью Гуруша скрывается такой тонкий, изощренный ум!»

Пробравшись в первый ряд, вижу, что подоспел к самому финалу комедии. Гуруш обессиленно лежит на земле, а черноволосый здоровяк Карим, расталкивая толпу, уходит вниз по улице.

Присматриваюсь к лежащему Гурушу и вижу, как, приподняв голову, тот обводит взглядом все еще хохочущую публику и, найдя меня, едва заметно подмигивает: мол, не волнуйся, юный господин, со мной все в порядке.

Я рад, что он не пострадал, и подмигиваю ему в ответ: мол, молодец, шоу мне понравилось!

Теперь можно и отчаливать. Пячусь назад и выбираюсь из толпы. Если я хочу, чтобы в разыгранной сцене Эвмен не заподозрил подставы, мне не следует афишировать свое присутствие.

Выбравшись, быстро удаляюсь подальше от кожевенной лавки. С полутемной улочки выхожу на залитую солнцем площадь и буквально сразу же натыкаюсь на оружейную лавку. Лавка маленькая, в укромном закутке, так что неудивительно, что я раньше ее не замечал. Ассортимент тоже самый обычный: бронзовые и железные мечи, множество всевозможных ножей, пара кожаных панцирей. Но заинтересовало меня не это.

Оружием нынешнего века меня уже не удивить, я насмотрелся на него еще в Вавилоне, но в этой лавке я увидел то, чего раньше нигде не мог найти.

Останавливаюсь у прилавка и тщательно разглядываю привлекшее мое внимание изделие. Это лук, но не просто длинный пехотный лук, коих было в достатке и у вавилонских торговцев, а то, что потом в Истории будет называться степным композитным луком.

Одного взгляда на него мне хватило для понимания: на эту вещицу следует обратить внимание.

Если ты решил вступить в игру и в своей стратегии рассчитываешь в первую очередь на конницу, то следует ясно представлять, что это будет за кавалерия. Тяжелая, делающая ставку на таранный удар, или легкая, опирающаяся на маневр и дистанционный обстрел?

У меня было много времени подумать над этим вопросом, и я пришел к выводу, что тяжело бронированная конница мне не подходит. Во-первых, дорого; во-вторых, страшно дорого; и, в-третьих, даже с внедрением стремени все равно неэффективно против основного пехотного построения этого времени — фаланги.

Другое дело — легкая конница. Волна за волной — обстреляли, откатились, обстреляли, откатились… Это изматывает малоподвижную пехоту, лишая плотное построение всех плюсов и превращая его лишь в удобную мишень. Борьба с такой тактикой — только контратака, а при тотальном превосходстве над противником в кавалерии все знают, чем такая контратака заканчивается.