Бастард Александра - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

«Это что же получается, из-за нас распяли человека ни за что⁈ — Тут же память возвращает меня в тот день, на ту пыльную дорогу, и я понимаю, что статуэтка была лишь предлогом. — Нет, осудили Парменида за дело, и подельники его сдохли так же по заслугам. Они хотели нас ограбить и убить!»

Другой вопрос: решились бы они на грабеж, если бы кража их не спровоцировала? На него ответа уже никогда не узнать.

«К черту! — решительно отметаю свои моральные метания. — Ясно же, Парменид с подельниками — грабители и убийцы! Не напали бы на нас, напали бы на кого-нибудь другого, менее зубастого! Они заслужили то, что получили!»

Вот только этот факт никак не отменяет того, что Арета — воровка и подставила нас тогда своей кражей.

«Может, бросить её здесь, — проскакивает у меня в голове, — пусть с ней разбирается местное правосудие!»

Подумав так, сразу же вспоминаю лицо висящего Парменида с выклеванным глазом, и меня передергивает.

«Нет уж, методы местной Фемиды я уже видел! Какой бы сукой ни была Арета, подобной участи она не заслуживает!»

Пока я раздумывал, любитель персидской моды выхватил статуэтку из рук девчонки и заорал во всё горло:

— Стража! Позовите стражу!

Теперь картина мне абсолютно ясна. Арета хотела продать ворованную статуэтку, а торговец решил не платить даже те гроши, что она запросила. Действительно, зачем платить, когда можно забрать даром.

В голове зароились варианты того, как мне лучше поступить. Привлекать Барсину мне бы не хотелось, она и так недолюбливает Арету. Вариантов, прямо скажем, немного, но я ещё думаю. А вот рыночная стража, на удивление, тут как тут.

Два стражника уже выросли за спиной девчонки, и торговец тычет в неё статуэткой:

— Эта воровка украла у ме…

Вижу, что времени на раздумья не осталось, и если этот торгаш заявит, что Арета украла статуэтку у него, то разрулить ситуацию будет куда труднее.

«Надо действовать», — говорю сам себе и резко обрываю перса.

— Нет! — кричу со своего места и быстро иду к месту разборки. — Она не воровка и статуэтка не украдена!

Два стражника и торговец резко оборачиваются в мою сторону.

— Ты кто такой⁈ — Эта фраза вылетает у всех троих одновременно, но вместо ответа я продолжаю:

— Моя мать дала служанке эту статуэтку гетеры Фрины, чтобы она продала её на рынке.

Теперь уже стражники оторопело молчат, но торговец упорно повторяет свой вопрос:

— Ты кто такой, малец⁈

Вокруг уже собралась толпа, и все с удивлённым интересом уставились на меня. Банальная сцена поимки воровки вдруг вспыхнула новыми красками, и все полны жажды развлечений.

В вопросах словесных баталий я не новичок, особенно когда они принимают общественный оборот. В таких случаях поддержка толпы крайне важна, и её настроение может сыграть решающую роль.

Поэтому я с ходу перехожу в атаку:

— Малец — у тебя между ног, а я — Геракл, сын Великого Александра!

Сальная шутка пришлась толпе по душе, и она встретила её дружным хохотом. Даже стражники не смогли скрыть ухмылки, и щёки перса покрылись багровыми пятнами.

— Чем ты докажешь, что статуэтка твоя? — прошипел он, и я обескураживаю его ответом.

— Мне, сыну великого царя Александра, не надо ничего доказывать! — Перевожу свой нахмуренный взгляд на стражу. — Тот, кто не верит моему слову, оскорбляет бессмертную память моего великого отца!

Тут я применяю второе правило: хочешь чего-то добиться угрозой — упирай на личную ответственность оппонента.

— Кто из вас не верит слову царского сына⁈ — Перевожу взгляд с одного стражника на другого, и оба старательно отводят глаза.

После этого вновь упираюсь глазами в торговца:

— Моя мать хотела за эту бесценную вещь тридцать драхм! — Держу короткую паузу и ошарашиваю его вопросом: — Ты хочешь купить⁈

Тот непонимающе замотал головой. Как так произошло⁈ Только что он хотел бесплатно получить то, что ему предлагали купить за гроши, а теперь вдруг норовят всучить за баснословную цену.

— Я нет! Она же предлаг… — запинаясь, пытается что-то объяснить торговец, но я вновь обрываю его на полуслове:

— Если не хочешь покупать, то чего голову морочишь занятым людям⁈ — С возмущённым видом поворачиваюсь к стражникам, давая понять, кого я имею в виду.

Те согласно кивают, и, пользуясь всеобщим замешательством, я выхватываю статуэтку из рук торговца.

В полной тишине, не торопясь, осматриваю её и, словно бы найдя её состояние удовлетворительным, перевожу строгий взгляд на застывшую в каком-то очумелом ступоре Арету:

— С тобой дома разберёмся!

Сказав это, вскидываю голову к оторопелым лицам стражников:

— Спасибо за службу, я вас больше не задерживаю!

Те по привычке чуть ли не вытягиваются во фрунт, а я ещё раз грозно рявкаю на Арету:

— Иди за мной, бестолочь!

Не говоря больше ни слова, шагаю прямо на плотный круг людей, и толпа расступается передо мной. Арета дёргает рукой, и перс, всё ещё не понимая, что происходит, покорно выпускает её.

Иду сквозь толпу, и народ с нарочито почтительным видом пропускает меня. За спиной слышу торопливые девичьи шаги и с облегчением выдыхаю.

«Кажись, пронесло!»

Полностью успокаиваюсь, только когда мы сворачиваем за угол. И хотя меня прям распирает высказать Арете всё, что я о ней думаю, продолжаю шагать, не оборачиваясь. Позволяю себе выплеснуть эмоции, только когда мы уже выходим из города. Мало ли, кто за нами смотрит!

Не оборачиваясь и не снижая шага, бросаю назад:

— Ничего не хочешь объяснить⁈

Арета резко догоняет меня и заглядывает мне в глаза:

— Геракл, поверь, я не хотела! Сама не знаю, как так получилось! Зашла в дом позвать госпожу, а потом — глядь, статуэтка уже у меня в руках!

— Так что же ты не призналась там, на дороге⁈ — стреляю в неё злым взглядом. — Ведь нас же из-за неё хотели убить!

У девчонки выступают на глазах слёзы, и она заходится криком:

— Да испугалась я! Понимаешь, испугалась! Эти — с ножами! А Эней узнает — выгонит!

Меня женскими слезами не разжалобишь, я слишком стар, чтобы покупаться на такое.

— Так испугалась, что не выбросила, а решила продать! — отвечаю насмешкой на её слёзы, и Арета сразу же перестаёт реветь.

— Так ведь ценная вещь, чего выбрасывать! — Она прошлась по мне оценивающим взглядом, словно увидела