Шайтан Иван 7 - Эдуард Тен

— Мы уже говорили об этом и я не вижу необходимости обсуждать этот вопрос. — нахмурился Николай.

Глава 21

После вечернего намаза артиллеристы батареи отряда Абдулах-амина, закончив скудный ужин, собрались у костра. Батарея была сборной — дезертиры, пленные русские, хоть немного знакомые с пушечным делом. Командовал ею кабардинец Барас, некогда служивший в русской конной артиллерии, а ныне примкнувший к повстанцам. Под его началом было пять трофейных орудий.

Истинной душой батареи был его помощник — бывший бомбардир Сидоров Антип, уже более десяти лет живший среди чеченцев. Приняв ислам, он получил имя Ибрагим, обзавелся семьей и двумя сыновьями.

— Слышь, дядька Антип, а как воевать-то будем? У нас ведь по пять выстрелов на пушку? — нарушил тишину Прохор, новобранец из линейного батальона, сбежавший полгода назад и нашедший пристанище в горском ауле.

Антип молча смотрел на пляшущие языки пламени, его мысли были далеко. Перед ним вставали картины прошлого. Он вспомнил тот бой, где его вместе с фейерверкером захватили в плен. Им предложили выбор: принять ислам и сражаться против царя или смерть. Его командир отказался, и горцы на глазах Антипа холоднокровно перерезали ему горло. Он до сих пор слышал тот ужасный хрип и видел, как алая кровь хлестала на землю, а тело дёргалось в последних судорогах. Не в силах побороть страх, Антип согласился на всё. Его подлечили, он принял новую веру и имя.

Через год Ибрагим уже стрелял по своим. В бою против русского обозного отряда, два его метких выстрела скосили половину прикрытия. За это он получил похвалу от самого Абдулах-амина и денежную награду. Последующие бои принесли ему доверие горцев, женитьбу на Зарине, которая родила ему двух сыновей. Жизнь постепенно наладилась, но прошлое не отпускало. Каждый раз, как требовался артиллерист, его срывали с места. Вот и теперь он, а не беспечный Барас, пропадавший бог знает где, по-настоящему командовал батареей.

Антип тяжко вздохнул, подняв глаза на Прохора.— А как воевали всегда, Прошка? — тихо ответил он. — Со сбережением.

Прошло столько лет, но Антип, теперь Ибрагим, отлично понимал то, что лишь смутно чувствовал в самом начале: войну горцы не выиграют. Исход её был предрешён. Рано или поздно горцев принудят к миру и Россия заберёт эти земли под свою руку. Он лишь надеялся, что случится это не скоро, что у него есть ещё время.

Очередной набег, в котором им предстояло участвовать, лишь подольёт масла в огонь. Русское командование в ответ наверняка направит карательные отряды. И кто знает, как далеко те зайдут в своем усердии. При штурме непокорных аулов потребуют выдать всех перебежчиков, дезертиров и пленных. Участь дезертиров не вызывала у Антипа сомнений: расстрел или виселица.

В мыслях его созревал единственный выход — уходить в Турцию. Он был искусным шорником, ремесло его высоко ценилось, а значит, мог прокормить семью на новом месте. Да и неплохие сбережения, скопленные за эти годы, были надёжным подспорьем.

— Решено, — тихо выдохнул он, словно заключая сделку с самим собой. — После этого набега — уходим.

Словно сбросив груз, Ибрагим отогнал мрачные мысли и посмотрел на замиравшие угли костра. Оставалось выйти живым из предстоящей передряги.

— Я чего из роты сбежал, дядька Антип. — Грустно вздохнул Прохор.

— Ибрагим я, Прошка, привыкнуть уже должон, Ибрагим, не как иначе.

— Ладно, дядька Ибрагим. Воевать не хотел, из старообрядцев я. Ан вишь как получается, думал вольно жить буду, а тут опять воевать заставляют и отказа не принимаю. — Совсем сник Прошка.

— Ты, это, Прошка, не кручинься так. Меня держись. Даст бог переживём эту замятню и в Турцию уйдём. Возьму тебя в выученики, проживём как-нибудь.

— Век за тебя молиться буду, дядька Ибрагим. — маленькая надежда вспыхнула у Прохора.

— Полно тебе, вот как устроим всё, тогда благодарить будешь. А пока Прохор, придётся тебе веру исламскую принять.

— Это, как же, веру отцов предать? — ошарашенный Прошка уставился на Ибрагима.

— А ты как хотел. С волками жить по-волчьи выть. Да и какая разница тебе, как молиться. Мусульмане тож однобожники, токма пророк у них другой. Без этого в Турции не прожить. Да и тута не получится. Ты Прохор не кобенься, апосля пойдём к мулле. Скажешь ему, так, мол, и так, хочу ислам принять. Через это и отношение к тебе переменится. Сделаешь как я тебе сказываю. Обратной дороги нам нет, порешат нас, как изменщиков. Да и крови русской на нас по самое горло. А ежели с верой православной на туретчине будешь, так в рабы тебя быстро определят.

Прохор совсем сник под грузом тяжких раздумий. Его плечи опустились, а взгляд утонул в догорающих углях костра.— И стоило ли оно того? — тихо, словно самому себе, проговорил он. — Одно ярмо на другое менять…

Ибрагим внимательно посмотрел на юношу, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на отеческую жалость.— Ну, не скажи, — мягко возразил он. — Ярмо ярму рознь. Быть ремесленником в Туретчине — не рай, конечно. Но это и не та беспросветная кабала, что ждала тебя в крепостной неволе. Там ты будешь зависеть от своего мастерства, а не от прихоти барина. Так что думай. Принуждать тебя не буду, Прохор.

Он помолчал, подбирая слова.— Скажу тебе от души — по нраву ты мне пришёлся. Работящий, руки с того места растут. Из тебя выйдет хороший шорник, даже не сомневайся.

Ибрагим тяжко поднялся, отряхивая полы черкески.— Ладно, давай спать. Завтра работы невпроворот.

Он устроился на бурке, отвернулся, давая Прохору возможность остаться наедине со своими мыслями.

***

Флетчер благоразумно умолчал о провалившейся вылазке против Шайтан Ивана. Вернувшись в ставку Абдулах-амина, он исподволь, но настойчиво подталкивал имама к скорейшему выступлению. На одном из закрытых совещаний его внимание привлек бывший поручик русской службы, поляк Ян Собеский. Он командовал всеми соотечественниками, собравшимися под знаменем имама, — пожалуй, самой боеспособной частью его войска: семью десятками пехотинцев и четырьмя десятками лихих всадников. Все они горели ненавистью к России за подавленное восстание и перенесённое унижение. «Великая Польша от моря до моря» — вот их мечта, их цель, ради которой они сражались с отчаянной яростью.

Именно поручик предложил на совете детальный план нового набега на Линию.— Уважаемый Абдулах-амин, — начал Собеский.