Шайтан Иван 7 - Эдуард Тен

Юсупов бегло поставил подпись, едва сдерживая нетерпение. Едва только офицер, отсалютовав, скрылся за дверью, князь сорвал печать.

Внутри лежала краткая записка за подписью генерал-майора Дубельта и несколько листов, исписанных аккуратным канцелярским почерком.

«Его сиятельству князю Борису Николаевичу Юсупову.

Ваше сиятельство, препровождаю по высочайшему соизволению выдержки из дневниковых записей его сиятельства графа Васильева. Оригиналы хранятся в секретном архиве жандармского управления, в связи с чем содержание сих документов не подлежит разглашению. В случае возникновения вопросов, вам дозволяется обратиться за личными разъяснениями к графу Васильеву.

Начальник штаба Отдельного корпуса жандармов, генерал-майор Дубельт.»

Отложив в сторону лаконичную записку, князь с возрастающим интересом погрузился в чтение. На пяти листах были тезисно, но исчерпывающе изложены смелые и глубокие соображения относительно крестьянского вопроса и предстоящей земельной реформы.

Сперва он пробежал текст глазами, схватывая суть, затем, поражённый, вернулся к началу для вдумчивого, обстоятельного изучения. Перечитывая каждый тезис, он мысленно сверял его с собственными давними соображениями и проектами, которые годами обсуждались в высших кругах. Его взгляд, скользя по строкам, написанным чётким канцелярским почерком, становился всё более пристальным.

— Не готовое решение, конечно, — тихо проговорил он сам с собой, откидываясь на спинку кресла. — Но сколь много в этом рационального зерна! И, что главное, — вполне осуществимо. Полагаю, Киселёв, Харитонов и Сладков ухватятся за подобные положения. Они удивительно созвучны их собственным наработкам.

Однако его мысли, против воли, упорно сворачивали в иную сторону. Он вновь и вновь возвращался к автору этих строк. Его дочь… и этот загадочный граф Иванов-Васильев. Откуда у этого, в сущности, внезапно появившегося молодого человека, столь обширные познания и такая государственная мудрость? Эти мысли выдают не кабинетного мечтателя, а опытного практика, знающего цену и слову, и делу. Нет, — поправил себя князь, — они просты и гениальны в своей неожиданности и прозорливости. Осталось только проработать детали и убедить остальных. Князь поднялся из-за стола и распорядился подать карету — давно уже пора было проведать дочь и внучат.

По дороге в Ильино мысли его вновь и вновь возвращались к графу Иванову. Возникло даже жгучее желание встретиться с ним лицом к лицу, поговорить обстоятельно — не только о реформах, но и о делах.

В душе князь Юсупов был не только аристократом, но и коммерсантом, человеком дела. Мелкая торговля его не занимала — его привлекали проекты масштабные, сулящие влияние и прибыль. Будучи человеком прогрессивным и свободным от предрассудков, он, однако, вынужден был скрывать свою причастность ко многим предприятиям, сохраняя видимость светских приличий.

А граф Иванов, судя по всему, ничего не скрывал. Он открыто занимался торговлей, вкладывал капиталы в производства — и, что удивительнее всего, совершенно не нуждался в признании высшего света. Ходили слухи, что он и вовсе презирает аристократию, предпочитая ей общество деловых людей или его единомышленников. И, учитывая его происхождение и воспитание, свет платил ему той же монетой — принимая сложившееся положение, но не принимая его самого в свой круг. К тому же, в свете ходили упорные слухи о его дружеских отношениях с цесаревичем и великим князем Павлом. Подобная близость к престолу могла в ближайшем будущем коренным образом изменить положение графа при дворе. Да и сейчас он достиг немалого: вести себя с губернаторами и прочими влиятельными лицами с такой независимостью мог позволить себе далеко не каждый. Очевидно, граф пользуется особым покровительством первых лиц государства. Даже шеф жандармского корпуса, судя по всему, благоволит к нему и ценит его. Определённо, стоит присмотреться к этому человеку поближе и, быть может, найти способ сблизиться с ним через графа Васильева.

Зимний дворец. Кабинет Императора.

Граф Бенкендорф вошёл в кабинет, где помимо императора присутствовали его сыновья, цесаревич Александр и великий князь Павел. До его появления они, видимо, оживлённо что-то обсуждали — об этом красноречиво свидетельствовало возбуждённое и несколько разочарованное выражение лица наследника.

— Здравия желаю, ваше величество. Здравия желаю, ваши высочества, — чётко отрапортовал Бенкендорф.

— Здравствуйте, Александр Христофорович. Вы подготовили доклады, о которых я вас просил?— Так точно, ваше величество. В том порядке, как вы изволили указать. — Бенкендорф положил на стол императора объёмную папку с бумагами. — Помимо этого, осмелюсь просить ваше величество о рассмотрении ходатайства командира отряда личной охраны, подполковника Бекасова, и ротмистра Малышева.

Он бережно положил на край стола ещё одну, менее объёмную папку.— По моему мнению, их просьбы вполне уместны и даже полезны для будущего.

Император взял папку и углубился в чтение. Присутствующие почтительно замерли в ожидании. Николай Павлович с детства питал слабость ко всему военному, обожал армию, досконально знал её традиции и неписаные законы. Он никогда не гнушался вникать в мельчайшие детали, касавшиеся обмундирования, снаряжения и быта солдат и офицеров.

— «Ввести традицию о зачислении навечно в списки личного состава формирования, во все времена его существования, дабы увековечить память о подвиге, свершённом во славу Отечества», — медленно, вдумчиво прочёл вслух император и на мгновение задумался.

— Ваше величество, — почтительно вступил великий князь Павел, видя его размышления. — Ротмистр Малышев, по всей видимости, увидел подобную традицию в батальоне полковника графа Иванова-Васильева. При каждом торжественном построении командир первого десятка или первой сотни выходит вперёд и зачитывает имена четырёх пластунов, геройски погибших в бою с горцами. Подчеркну, такой чести удостаивается не каждый павший, а лишь тот, кто совершил истинный подвиг.

— И что же это был за подвиг? — с искренним интересом спросил император, отрываясь от бумаг.

— Они вчетвером вступили в бой с превосходящим отрядом горцев. На предложение сложить оружие ответили, что пластуны не сдаются, и бились до последней возможности, пока все не пали. Говорят, они нанесли нападавшим такой урон, что те в бессильной ярости изрубили их тела уже после смерти. Полковник граф Иванов-Васильев тогда и приказал зачислить героев навечно в списки первой сотни. По моему мнению, это весьма достойная традиция. И охранник, павший, защищая вашу особу, безусловно, достоин такой же чести.

— Соглашусь с вами. О героях должны помнить, как и о подвиге им свершённом.

Николай размашисто наложил свою подпись.

— Хотел бы просить вас, ваше величество, –заговорил цесаревич. — Согласитесь, батальон графа Иванова — Васильева заслужил право иметь своё батальонное знамя.

— Что же, и с этим соглашусь. Заслужили. — усмехнулся Николай. Вызвал адъютанта и отдал ему соответствующее распоряжение.

— Простите мою настойчивость, ваше величество,