Бездарь и домовой - Дмитрий Игоревич Сорокин

Тут я обратил внимание, что медиаэкраны в центре вместо рекламы новейших средств от раннего облысения или хотя бы курортов Сан-Себастьяна дружно показывали фразу «Хтонь! Нам нужна хтонь!» Но удивляться этакой «рекламе» времени не было.

— Открываю, открываю, — спокойно произнес я. — Не дёргайся.

И открыл. В эту секунду злодей отвлекся на миг от Наташи и получил в лоб двадцатиденьговой монетой, которую домовой раздобыл в моем кармане. Никаноров завалился на спину и упал, в падении выстрелив — по счастью, в высоченный потолок — но мне уже было не до него, в меня хлынула Сила. В каких-то неимоверных, чудовищных количествах. Я стоял на коленях перед раскрытым магическим сосудом, опустив в него руки — и впитывал, впитывал… Перед внутренним взором в калейдоскопной вакханалии возникали и осыпались шедевральные склепы, выстраивались и растворялись в рассветной дымке уходящие за горизонт ряды могил. Миллионы голосов одновременно звучали в моей голове, и откуда-то я знал, какие из них живые, а какие мёртвые, и внезапно в их хор вплелся шёпот Наташи «Держись, Феденька, я с тобой» — а ведь девушка должна на грани обморока пребывать, если не в нём уже. И я ухватился за этот милый шёпот, и плыл на нем через океаны голосов и кладбищ, и мир, кажется, понемногу начал возвращаться ко мне.

Наконец репона опустела, я поднялся на ноги.

— Никаноров мертв, — послышался шепот домового. — и, кажется, это не я.

— Фёдор! — бросилась ко мне на удивление бодрая для такой ситуации Наташа. Я обнял девушку, прижал к себе. Сразу стало видно, что приключение далось непросто: её ощутимо потряхивало. Но какова сила воли!

— Третий раз — уже тенденция, — усмехнулся я. — Придётся вам, сударыня, выйти за меня замуж.

— Ого! Это предложение? Я, конечно, согла…

— Э-э-э, нет, молодые люди, в среде аристократии у нас, в Государстве Российском, так дела не делаются, — к нам подошёл примечательный мужчина. Лет, на вид, около сорока, рыжий, с глазами разного цвета. Одет — внезапно для ситуации — в белый не то лабораторный, не то медицинский халат, не сказать, чтоб очень чистый. — Сперва Фёдор Юрьевич должен заслать сватов к почтенным родителям Натальи Константиновны. Можем попросить прохвоста Дубровского, конечно. Но мне будет приятно выполнить эту роль самостоятельно. Доверите?

— Почту за честь, ваше высочество, — поклонилась Наташа. Я с легкой заминкой тоже поклонился.

— Наталья Константиновна, мне необходимо поговорить с Фёдором Юрьевичем с глазу на глаз, после чего ему придется нас покинуть — возможно, надолго. Прощайтесь быстренько, и я поручу вас заботам светлейшего князя Воронцова.

— Ты что-нибудь понимаешь? — тихонько спросила Наташа.

— Немногое. Но то, что я переполнен маной, и ее нужно срочно куда-то деть, мне объяснить успели.

— Не исчезай надолго, ладно?

— Я всегда буду рядом. И у нас есть «Пульс», — улыбнувшись, я поцеловал ее в лоб и повернулся к рыжему высочеству.

— Я в вашем распоряжении.

— Зовут меня тоже Фёдор, отчество — Иоаннович, фамилия — Грозный. Можешь обращаться ко мне «ваше высочество», не обижусь, — всё еще под маской улыбки, всё ещё благожелательно произнес царевич, но сквозь эту маску сквозили и серьезность, и усталость, и нетерпение. — Идем-ка поговорим, немного времени у нас еще есть.

Глава 15

Субботник по-ромодановски

Вслед за Фёдором Иоанновичем я прошел в чей-то, конечно же, пустой по такому случаю, кабинет. Царевич сел в хозяйское кресло, мне указал на стул. Пока шли, Нафаня то ли заснул, то ли отрубился, но заняться им прямо сейчас я, увы, пока не мог.

— Твою загадку я разгадал давно, еще едва ты, инициировавшись, объявился в Тарусе. Я знаю, что ты подселенец — тут таких не особо много, но все же хватает. Не все дельные, много дурных, но ты пока не разочаровываешь. Отца не любишь, верно?

— Было бы за что, ваше высочество, — пожал я плечами. — Может, прежний Фёдор и видел от него добро, но именно по приказу князя его пороли в гараже, где он и отдал Богу душу, и его тело занял я. А уже меня князь с позором выгнал из дома. Не стану скрывать, это соответствовало моим планам, но любить его мне все равно не за что, — я говорил это как-то неубедительно и понимал, что, пожалуй, сам не очень в это верю. Старика Ромодановского, на самом деле, понять было легче легкого: жизнь положил на служение Отчизне, двух сыновей — надежду и опору — потерял на войне. А ушлёпище Фёдор… Мда…

— А ну-ка, почему это соответствовало твоим планам? — прищурившись, спросил Грозный.

— Потому что позволяло уехать в любую глушь и там спокойно жить своей жизнью, безо всякой магии, аристократии — только я и никого кроме. Если б не эта проклятая инициация…

— Ну да, так я и поверил: никакой магии, никакой аристократии, но домового — почти что универсальную отмычку от всей Тверди — ты из дома предусмотрительно упёр. Но теперь поздно, Фёдор. Ты инициировался первый раз — и магия стала твоей потребностью. Только что, на фоне беспокойства за любимую и вливания гигантского количества маны, ты инициировался второй раз, и теперь без магии прожить не сможешь вообще. Точнее, сможешь, но это такая дисциплина и самоконтроль — поверь, молодое тело, жаждущее жизни, секса и всяких глупостей, тебе просто не даст этого сделать. Так, давай быстрее, и максимально честно, — маска слетела окончательно, передо мной сидел очень жесткий и очень страшный человек. — Вся та пурга про примат личности, свободу от всего на свете и жизни для себя, любимого — это всё у тебя в прошлом мире осталось. Признав себя — собой и придя сюда, выбор ты сделал, обратного пути не будет. Это понятно?

— Понятно, ваше высочество.

— Хорошо. Обучишься всему потом, сейчас некогда, через час три ведра маны начнут рвать тебя на клочки и сведут с ума. Надо догонять того, кто весь этот цирк устроил.

— Но ведь Никаноров…

— Да, приложился башкой об ограничитель двери, торчавший из пола, и, если ты его не поднимешь, он останется мертвым. Ты видел экраны про хтонь?

— Да. Что это было?

— Маг-менталист, не в силах проникнуть в мозг нулевки, управлял им при