Патруль 2 - Макс Гудвин

— А ты говорил, у него таланта нет, — произнёс взводный.

— Мы так-то спирт пытались изъять, а не бомжей на себя приманить, — проговорил я.

— Э-нет. Виктимность — это особый талант. Это ж надо разбой на себя притянуть!

— Какой разбой, командир? Мы просто милостыню просили! — захрипел с пола жулик.

— Ваш скрипт по прошению милостыни весь район слышал, сейчас запись эта ляжет главным доказательством вашей вины.

— Он мент, а значит, это мусорская провокация! — продолжал вещать снизу жулик.

— Не пиздите, сударь, — ответил взводный и обратился ко мне. — Слушай, за два преступления в начале дня это ты молодец вдвойне, но спирт сам себя не изымет.

— Дайте переодеться, посадите на экипаж и проедем по точкам, стажёр всё равно полдня в РОВД проведёт.

— А вот и ножик! Понятые! — воскликнул криминалист, показывая понятым на складник где-то в гуще куста. — Сейчас я при вас его извлеку оттуда, и мы отправим его на экспертизу.

— Задержанный, вы узнаёте этот нож? — спросил опер в гражданке у лежащего на земле жулика.

— Первый раз вижу! — выдал тот.

— А вот экспертиза и показания потерпевшего, скорее всего, будут с тобой не согласны. Ребят, грузите их и в дежурку.

И снова был РОВД, и снова рапорта в комнате разборов, но на этот раз я вышел из задания, и мне некуда было садиться, потому как Бахматский давал показания наверху.

Вышли из РОВД и усачи с бородачами, 323-й экипаж в полном составе.

— Пацаны, киньте до отдела? — попросил я.

— Садись. Мы с твоей кошки, конечно, ржали, — заметил бородатый водитель.

— Приметы — это серьёзно, — заявил я. — Вон, стажёр у меня в зеркало не посмотрел перед работой по спирту и на разбой нарвался.

Сев в чужой экипаж к третьему на заднее сидение, я всё думал, как же спросить у водителя про бороду.

— Казанка, 323-й, — вызвал отдел их старший, тот что с мушкетёрскими усами.

— Да?

— Уйдём с квадрата, проедем до отдела?

— Давай.

И мы поехали.

— Слушай, — обратился я к водителю, — а тебя не дрючат за бороду?

— 89-й, — выдохнул прапорщик.

— Что 89-й? — улыбнулся я, предвкушая интересную историю.

— 89-й кто спросил, — ответил прапор, но продолжил. — У меня с Сирии шрам на шее, я рапорт на имя генерала писал, чтобы мне позволили носить бороду.

— Понял, — произнёс я.

— Кроме того, борода, она, как и усы, уставом не запрещены, — произнёс его старший.

— Тогда у тебя должен быть чуб, — посмотрел я на третьего.

— Э! Нет… — протянул младший сержант. — Чуб, говорят, от старшего сержанта можно носить.

У них явно эта шутка в экипаже ни раз звучала, и всё равно они улыбались, как в первый раз. Вот что значит сплочённый боевой коллектив. А я без проблем доехал до отдела и, подойдя к дежурному, произнёс:

— Мне бы оружие сдать, я по спирту буду работать.

— Какой спирт, ты два преступления сегодня догнал? — начал дежурный.

— Взводный сказал «спирт» нужен, а значит надо оружие сдать и в гражданку переодеться.

— Ну, раз взводный сказал, — протянул дежурный и пошёл открывать оружейку, снимать её с охраны «Советского» пульта, всё ради того чтобы принять у меня оружие и патроны к нему. А, сдав стволы, я сдал и броню, чтобы не мешалась, и газ.

И, выйдя во двор, сел на 323-й экипаж и, назвав им мой адрес на Степановке, поехал переодеваться.

Зайдя домой, я долил воды Рыжику, досыпал корма, неизвестно, когда будет перерыв. И, надев чёрный спортивный костюм и кеды, вышел к ребятам.

— Ну что, парни, изымем пару четушек?

— Чего изымем? — спросил старший.

— Это одна пятидесятая ведра, 250, по-моему, миллилитров, суммарно две четушки как раз пол-литра дают, — перевёл прапорщик.

— Это что-то на запойном языке, — улыбнулся сержант.

— Чтобы купить спирт, нужно думать как алкаш, — поддержал я.

— Я думал, ты скажешь: «Надо быть спиртом», — произнёс сержант. — Это, но если нас вызовут, то мы сворачиваем операцию.

— Да не вопрос, — согласился я, доставая список домов, где продают.

Мы подъехали к двухэтажному зданию, выкрашенному в грязно-жёлтый цвет, похожий на выцветшую яичную скорлупу. Краска на углах давно облупилась, обнажая серую штукатурку. Окна на первом этаже почти все были деревянные и закрыты решётками, но одно из них выделялось тем, что было пластиковым и сейчас слегка приоткрытым для проветривания. Помню, когда они только появились, жулики ориентировались по ним, определяя, в какой квартире водятся деньги. Сейчас я шёл по тому же принципу, окошко было прилавком хорошо работающего бизнеса.

А подойдя я постучал костяшками пальцев по стеклу.

Из полумрака комнаты к окну выдвинулась фигура. Мужчина восточной внешности, лет пятидесяти, с лицом цвета старого воска, прорезанным глубокими морщинами. Его густые, седеющие брови почти срослись на переносице, создавая постоянное выражение сурового внимания. Он был в поношенной, но чистой домашней футболке с растянутым воротом с надписью «Турция». Его тёмные, почти чёрные глаза оценивающе скользнули по мне, по моему спортивному костюму, задержались на пустых руках, а потом бесстрастно уставились мне прямо в лицо. Он ничего не сказал, только медленно кивнул, давая понять, что слушает.

— Мне пол-литра, — произнёс я, сворачивая две сотенные купюры в тугую трубочку и протягивая их в узкую щель между рамой и створкой.

Его крупная, с узловатыми суставами рука ловко, почти незаметным движением, приняла деньги. Купюры исчезли в темноте комнаты, словно их проглотила тень. Он всё так же молчал, лишь его взгляд на секунду опустился к купюрам, а затем снова вернулся ко мне, ожидая продолжения или готовый в любой момент захлопнуть створку. Тишина затягивалась, нарушаемая только отдалённым гулом улиц и жужжанием бьющейся мухи в углу оконного стекла.

— Ой, друг, — ответил мне мужчина, его голос хриплый, будто просеянный через ту самую щель, — я не продаю же. Но я знаю, где продают. Вон, в соседнем доме. Подойди, скажи, что у Марата нет.

Купюры мне отдали назад. Я кивнул, понимая, что меня рассекретили. Походка, взгляд, слишком прямая спина — для местных, что живут в этих стенах, это читалось как открытая книга. Но мне, в общем-то, было всё равно, где изымать. Главное — изъять.

Переступив через разбитую бетонную плиту, я подошёл к соседнему, такому же жёлтому, но ещё более обшарпанному дому. Окно было похоже на первое, только грязнее. Стекло мутное, заляпанное следами брызг. Я постучал.

— Привет, — произнёс я, пригнувшись к щели, протягивая две сотни. — Мне бы пол-литра! У Марата нет, просто.

Из темноты на меня уставилась физиономия, полностью покрытая сине-зелёными татуировками. Узоры, буквы, паутины