Вперед в прошлое 9 - Денис Ратманов

— Поговорила об акциях с девочками. Две готовы продать их хоть завтра за двенадцать тысяч за штуку. У одной их восемь, у другой шестнадцать. Все в силе?

Так-так-так… У меня осталась сотка на это дело. Сдавать акции пока невыгодно, я много потеряю. У Канальи денег нет, все в ремонте. Дохода от мастерской нет и не будет, пока погода не наладится. Где взять деньги? Особо и негде. Разве что немного занять у бабуши и попросить деда выслать мою долю.

Есть еще вариант: на этой неделе купить восемь акций, а в конце следующей, когда, надеюсь, ветер утихнет и начнется заработок, еще шесть.

— Так что? В силе? — повторила мама.

— Да. Восемь куплю хоть завтра, шесть — во вторник-среду, если продавцы готовы ждать. Поговори, убеди, чтобы ждали.

— Постараюсь, — задумчиво произнесла мама. — Так-то уже половина сотрудников акции продала. А еще зарплату выдали вином. На работе на складе стоит, надо будет забрать.

— Сейчас это сомнительно.

— Вот и я о том же. Распогодится, тогда и заберем.

Я присмотрелся к родительнице. Она старалась держаться бодро, но в глубине глаз поселилась грусть, щеки ввалились, ноги стали, как палочки. Про участок я ничего ей не сказал. Скажу, когда придет время, и оформим его так же, как и дачу.

Встрепенувшись, она принесла из прихожей сумку, достала три упаковки вафель «Артек».

— Будешь? Василий Алексеевич передал.

Так, значит, разрывать отношения с мамой он не собирается, просто подарками пытается подсластить временное расставание. Как жена бдительность потеряет, снова налево побежит. Говорить, что такой подарок поперек горла встанет, я не стал, просто качнул головой.

— Спасибо, нет. Натка вчера плов приготовила, давай поужинаем.

Мама съела две ложки и больше не смогла — переживала из-за своего ходока по бабам. Еще я заметил, что она просыпается посреди ночи и бродит неприкаянно. Так недолго и до болезни себя довести. Самое глупое, что можно сказать, когда человек о чем-то переживает: «Не нервничай ты так, перестань». А если добавить: «Из-за ерунды, он того не стоит» — тарелка в голову гарантирована.

Перед тем, как удалиться в спальню, мама уточнила:

— Так что девочкам про акции сказать? Конкретно.

— Ну, если они готовы, договаривайся на завтра часов на семь, приглашай домой, чтобы с деньгами не шляться.

— Да, так и сделаю, это правильно, — согласилась она.

* * *

Следующим вечером сперва с работы пришла мама, а в восемь — ее коллега, молодая женщина с изрядно испитым лицом в сопровождении такого же веселого мужа, и я стал обладателем восьми акций. Они были похожи на сертификаты акций «МММ», но без водяных знаков, зато с мокрой печатью и подписью директора. Восемь соток золотой земли за сто долларов.

В субботу, четвертого декабря, сперва я увидел солнечный луч на стене, потом, отодвинув занавеску, — капли, срывающиеся с крыш. Но главное — деревья стояли неподвижно, ни ветка не шелохнулась, а в небе, поймав восходящий поток, кружили чайки.

Улыбнувшись солнцу и нормальной погоде, я позвонил хозяйке участка и договорился о просмотре на пять вечера — в двенадцать планируются похороны Барика, а в воскресенье поедем с Ильей продавать кофе — очень нужны деньги на акции винзавода и чтобы внести аванс за участок.

Похоже, торговля по мелочи закончилась, и мне предстоит перейти на новый уровень уже с нового года. Нет, не так — я уже начал переход, а с открытием автомастерских и покупкой участка он окончательно завершится.

Глава 15

Слушай интуицию!

С хозяйкой участка Надеждой — симпатичной блондинкой лет тридцати пяти — мы стояли возле дерева-шара, перепачканные грязью. К обеду снег сошел, почва превратилась в жижу, обнажился мелкий мусор, и картина стала совсем непрезентабельной. Оказалось, что сюда ведет раздолбанная грунтовка, которую после урагана завалило, и мы с Надеждой к участку пробирались по склону. А еще стало видно, тут сплошные камни, плодородного слоя тут не было вообще.

Зато это оказался тот самый участок, который я смотрел ранее с Ильей.

— Только, пожалуйста, не вырубайте фисташку, — говорила хозяйка, поглаживая ветвь дерева-шара. — Представляешь, если растереть почку или ветку сломать, выделится смола, которая будет пахнуть, как сосна.

— И дубы не буду губить, — откликнулся я. — Гарантирую, что при постройке дома ни одно дерево не пострадает.

Надежда посмотрела… без надежды.

— Ты — гарантируешь? Но ведь строить будет твой дед, как ты сказал.

— Он такой же любитель природы, — уверил ее я.

Сюда я пришел сразу после похорон, которые состоялись на сельском кладбище, что недалеко от Карасей, и перед глазами до сих пор стояла мать Барика, черная и худая. Она не плакала и не бросалась на гроб, замерла молча, поджав искусанные в кровь губы, смотрела на рыдающего Пляма с сочувствием и даже не подошла проститься с сыном, а горсть земли, точнее камней, на гроб бросила тетка, сестра Серегиного отца.

В пятницу мы скинулись на похороны, собрать получилось пятьдесят тысяч: я положил последнюю десятку, остальные — у кого сколько было. Девчонки, Гаечка, Зая, Ниженко, Белинская и Попова принесли из дома кто что мог, и весь вечер пятницы готовили еду для поминок, ведь с Бариком захотят проститься многие.

Так и случилось: пришли почти все старшеклассники, даже Карась с поломанными ребрами.

Помимо школьников и учителей, на дармовую еду слетелись стервятники, можно их назвать профессиональными ходоками по поминкам: местные алкаши и старухи, которые такие события любят, ждут, сообщают друг другу, если кто-то умирает, и не просто являются бесплатно подкрепиться, но и активно участвуют в процессе: старухи голосят, алкаши толкают речи.

Потому многие односельчане предпочитают делать поминки в кафе, чтобы на церемонии не было лишних людей. Матери Барика было не до этого.

Соседи вынесли столы на улицу, расставили на них соленья, конфеты, пирожки, оладьи, котлеты, водрузили казан гречневой каши. Ну и традиционную водку, без которой вполне можно было обойтись на похоронах подростка.

После кладбища мать Барика завела в дом одноклассников и долго показывала фотоальбомы, рассказывала, каким Серега был сорванцом, причем говорила о нем, словно он сидит рядом с нами, и от ее слов веяло подступающим безумием.

Когда все разошлись, я задержался, положил руки на плечи