Далекое лето - Ся Цзя

совсем как моя инертная медлительность и косный ум, тоже могут считаться болезнью. Наши внутренние часики по недосмотру Творца идут в неправильном ритме. Мы живём среди людей, но всё равно общаемся и совершаем поступки, находясь с ними на разной частоте. В этом бурном потоке времени, где люди, наступая на пятки друг другу, шумной весёлой толпой шагают к общей цели, только мы оказались отделены ото всех, попав в два малюсеньких ручейка, и в тоске уныло-одинокой / лишь телу тень сопутствует[35].

Жаль только, что для меня твоё время останется вечно недосягаемым.

Между нами бегущий поток, молча взглядами встретимся только[36].

После этого я старалась не обращать на тебя внимания, не замечать твою яркость, твоё сияние. Смотрела, не видя, и слушала, не вслушиваясь. Не смотреть, не видеть, не думать – в этом искусстве мне не было равных. День за днём общежитие, столовая, библиотека, лаборатория составляли всю мою шедшую по чёткому расписанию жизнь. А если я проходила мимо стадиона, то опускала голову и ускоряла шаг, притворяясь, что не слышу радостных возгласов и криков.

Я снова спряталась в своём маленьком мире.

Не успела оглянуться, как была уже на четвёртом курсе. Я успешно прошла отбор на магистратуру, на собеседовании все преподаватели единогласно одобрили мою кандидатуру, говорили даже, что таких трудолюбивых студентов, как я, трудно найти. Теперь дни проходили спокойнее. Я по просьбе старшекурсника начала ходить на радиостанцию. Работать было легко: каждый вечер в шесть я ставила музыку, а потом читала заранее подготовленный текст. Никакой особой креативности не требовалось, не допускать ошибок, только и всего.

«У тебя голос что надо, – сказал старшекурсник. – Самое главное, что ты говоришь медленно. А то несколько первокурсников к нам в этом году поступили такие, все тараторят. И кто разберёт, про что они в эфире говорят?»

Не думала, что медленная речь окажется моим достоинством, я даже немного растерялась от такой похвалы. В общем, я решила работать на радио дальше. Говорить в микрофон оказалось даже легче, чем я думала.

Радиостанция помещалась у западной границы кампуса в старинной усадьбе с уютным двориком. В мае расцвела глициния, её цветущие лозы спускались по стенам каскадами, как в сказочном сне. Каждый день, проходя мимо, я останавливалась и подолгу глядела вверх, рассматривая цветы. Вся эта красота, от цветения до увядания, продлится всего одну-две недели, и кто знает, останется ли она ещё здесь, когда я приду сюда в следующий раз.

Деревья в роскоши цветов.

Повсюду яркость красок прикрывает

Руины стен, заброшенность двора…

Ведь ради вас, прекрасной как цветок,

Чья юность утекает как вода…[37]

– Выпускной не за горами, – сказал старшекурсник. – Я вот думаю, хорошо бы взять интервью у выпускников, мне нужны интересные темы и яркие личности. Каждую неделю к выходным будем записывать по выпуску, а ты станешь ведущей. Что скажешь?

Я собиралась отказаться: одно дело – разговаривать с микрофоном, а другое – с реальными людьми. Но он первым же именем назвал твоё.

Так что я всё-таки кивнула.

В день твоего прихода я сильно заранее дожидалась тебя на радио. Свежим утром встало солнце, высушив капельки росы на листьях. Пчёлы с жужжанием исполняли свою партию в цветущих зарослях, а из-за ограды как будто доносился радостный детский гомон. Уличный кот вальяжно ступал по двору, собираясь чем-нибудь поживиться.

Солнце понемногу смещалось, согревая воздух своим теплом, и ты, наконец, появился. Я сидела у окна второго этажа, ожидая твоих шагов, когда высокая тень проскользнула во двор.

– Извини, что опоздал, немного задержался, – начал ты. – Долго ждала?

– Да нет, ничего страшного. – Я поставила чай на стол.

– Угу, – кивнул ты, озираясь по сторонам.

Я выдвинула ящик и достала оттуда пепельницу. Ты закурил, а потом протянул мне пачку со словами:

– Куришь?

– Спасибо, не курю.

– На каком ты курсе? – спросил ты, выпустив дымное колечко.

– На четвёртом.

– Надо же, а по фигуре не скажешь, такая миниатюрная. А факультет?

– Биоинженерии и информационных технологий.

– Что, и такой факультет есть? – усмехнулся ты. – Раньше тебя не видел.

– А я видела.

Ты снова усмехнулся, докурил сигарету в пару затяжек и смял её в пепельнице.

– Так, может, начнём?

Интервью пошло как по маслу: я задавала вопросы по заранее подготовленному списку, ты отвечал, даже не раздумывая, легко и непринуждённо, слова лились красноречивым потоком. На четвёртом курсе ты успел очень много, и какую бы историю ты ни рассказывал, все они были яркими. Я сидела рядом и слушала с улыбкой. Тикала стрелка настенных часов.

Мы записывали примерно час, пока наконец не кончились все заготовленные вопросы. Я встала, чтобы разогреть чай, а ты закурил ещё одну сигарету.

– Может, поставить музыку? – спросила я.

– Давай.

Я повернула ручку. Еле слышно зазвучали ноты, капельками воды падая в затихшее время, сливаясь в замысловатую, журчащую мелодию.

– А, эта.

– Ты слышал?

– Очень знакомая, как там она называется…

– «Канон»[38], – ответила я. – Переложение для фортепиано и скрипки.

– Здорово. – Твои пальцы легко отстукивали ритм по коленям. – Тебе нравится классика?

– Не то чтобы нравится, просто люблю эту мелодию.

– «Канон»?

– Да.

Скоротечный вечер пытался пробраться сквозь звуки музыки. Всё вокруг, казалось, замедлилось. Тёплый мягкий ветерок доносил аромат увядающих глициний.

– Ты такая молчаливая. Я думал, что ведущие на радиостанции все говорливые.

– Я лучше тебя буду слушать, ты же главный герой.

– Больше всего на свете боюсь неразговорчивых людей.

– Правда?

– Когда начинают молчать, время тянется ужасно медленно, мне от этого не по себе становится. Так что у меня всегда найдётся что сказать. Если другой закончил говорить, я сразу же перехожу к новой теме, заполняю тишину.

– Когда вдруг все замолкают, в таких случаях говорят: «тихий ангел пролетел».

– Да? Выходит, я убийца ангелов. – Ты сделал жест, выстроив пальцы пистолетом.

Я улыбнулась.

– Сейчас в сто раз лучше, а в детстве я столько болтал, да ещё и быстро, и никому вокруг не хватало терпения выслушать меня. Как открою рот, взрослые делают вид, что заняты, уходят, а я разговариваю сам с собой. Потом мама сказала мне: чтобы люди меня услышали, я должен говорить помедленнее, и тогда меня поймут. Мне пришлось много лет тренироваться.

– Тише едешь, дальше будешь.

– Вот-вот. Тише едешь, дальше будешь, – кивнул ты. – Как ты, спокойно и медленно, даже лучше.

В груди у меня как будто что-то кольнуло. Ушедшее время, невесть откуда взявшееся, разлилось, журча.

– Вспомнила одну историю.

– Расскажи давай. –