Усадьба «Медвежий Ручей» - Алла Белолипецкая

– Нет! – Бывший управляющий едва не подпрыгнул на месте – пожалуй, лишь заклятье Зининой бабушки его от этого удержало. – То есть я положил ключи на свой стол и дверь флигеля оставил открытой, но только для того, чтобы проследить: кто за этими ключами придёт. Я собирался спрятаться, наблюдать и уличить злодея, кем бы он ни оказался.

– Ну и как – уличили?

– Понимаю ваш сарказм. Но всё пошло наперекосяк не по моей вине! Я укрылся за кустами сирени, что растут от флигеля обок. И приготовился ждать. Так вот, вообразите себе: пяти минут не прошло, как меня отыскала там горничная хозяйки, Любаша. И сказала, что Варвара Михайловна желает срочно со мной переговорить. Что мне было делать? Я, конечно, пошёл с Любашей. Думал: постараюсь как можно скорее завершить разговор с хозяйкой, чтобы вернуться на свой наблюдательный пункт. Ведь до того времени, которое аноним обозначил, оставалось ещё около четверти часа.

– Но ваш разговор с Варварой Михайловной продлился дольше, и вы опоздали.

Это снова не являлось вопросом, однако на сей раз Иван Алтынов не вполне угадал. Управляющий попробовал помотать головой; видно, никак не мог свыкнуться с мыслью о своей неподвижности. А затем сказал:

– Я опоздал, но не из-за продолжительности разговора. Мне пришлось в течение четверти часа Варвару Михайловну ждать – она назначила мне встречу в библиотеке, однако сама туда всё никак не приходила. Я весь извёлся, пока её ожидал. Ну, а наш разговор продлился не более пяти минут. Она хотела у меня спросить, не собираюсь ли я перевезти в усадьбу свою семью из Троицкого. А ведь Варвара Михайловна прекрасно знала, что Лиза, моя жена, ни за что не согласится жить в Медвежьем Ручье!

На сей раз Иван тёр подбородок не менее минуты. Если управляющий не врал – а вряд ли он был на это способен в своём теперешнем состоянии, – то картина вырисовывалась пренеприятная. Тут в разговор снова вступила Агриппина – видно, затянувшееся молчание ей надоело. Да и то сказать: беседу с господином Воздвиженским пора было завершать. Приближался вечер, а они с Агриппиной Ивановной так и не выработали плана дальнейших действий.

– И за это время, стало быть, кто-то забрал связку ключей из вашего флигеля? Но как же вы потом без них обходились? У вас имелись дубликаты?

Иван отметил про себя: Зинина бабушка снова перешла на речь образованной женщины. А вот Афанасий Воздвиженский, похоже, никакой перемены не уловил.

– Дубликатов у меня не было. Но аноним сразу оговорил в своей записке, что вернёт мне ключи на следующее утро. И не обманул: уже на рассвете они лежали на моём крыльце.

– И вы не спали до рассвета – ждали, кто их принесёт? – Это спросил уже Иван Алтынов; подозрения его делались всё более отчётливыми.

– Я не спал, да. Но принесли их, очевидно, ещё ночью. Я так и не увидел, кто это был.

– А вексель на предъявителя? Он лежал на крыльце вместе с ключами?

На сей раз управляющий безуспешно попытался изобразить кривую усмешку.

– Его там не оказалось. И я решил: меня просто обвели вокруг пальца. Хотел в тот же день пойти к господину Полугарскому и во всём признаться. Но тут получил ещё одну записку. Ни за что не угадаете, кто мне её доставил! – Он выдержал паузу, которую вполне можно было счесть театральной, потом проговорил: – Записку мне доставил почтовый голубь: сидел у меня на столе. Видно, влетел через форточку в мою комнату, пока меня не было. Я даже не сразу заметил, что у него к лапке что-то привязано.

– Да вы шутите! – Иван Алтынов удивился эпизоду с голубем чуть ли не сильнее, чем бездымному сожжению Прасковьи.

А вот Агриппина и бровью не повела.

– И что было в новой записке? – спросила она.

– Меня благодарили за помощь и спрашивали, в какой банк отправить для меня означенный вексель. Ведь ясно было: такие бумаги – не для голубиной почты. И ответ просили отправить с тем же голубем – просто выпустить его на улице.

Купеческий сын собрался уже было сказать, что голубиная почта так не работает. Нельзя отправлять голубя туда и обратно с донесениями. Голубь может вернуться в своё гнездо, если его увезти на некоторое расстояние. Но курсировать между двумя точками, будто челнок, голубь не способен. А затем Иванушку осенило: он понял, как обстояло дело. И промолчал – никаких комментариев высказывать не стал.

– И вы указание насчёт банка отправили, – констатировала Агриппина. – А когда получили деньги, то решили уволиться.

– Я решил уволиться ещё раньше. Но – да: деньги я получил в банке в тот же день, когда покинул усадьбу. Мне снова пришло сообщение с почтовым голубем: что вексель в указанный мною банк переправлен. Я даже пытался выяснить, когда обналичивал этот вексель, кто его переслал. Но мне сказали: отправитель пожелал остаться неизвестным. И я ни в чём не виноват!.. Это сама судьба сдала мне такие карты!

– Да уж кто бы сомневался… – пробормотал Иван.

А вот Агриппина задала вопрос, с которого им, пожалуй что, следовало начать:

– Так о чём же вы, Афанасий Петрович, беседовали со своею бывшей хозяйкой в день вашего бегства из Медвежьего Ручья?

4

Зина обнаружила, что Ванечка ошибся в своём непонятном предположении насчёт пропажи пистолета. Но прежде чем это случилось, произошло ещё много чего.

Пока они шли к господскому дому, девушка размышляла, чем же она будет лечить глаза Антипа? О том, как справляться с ожогами глаз, её баушка ничего ей не рассказывала. А главное – дочка священника думала о том, кто и какими словами должен будет поведать кучеру о чудовищной участи его сестры Прасковьи.

Однако с глазами Антипа ситуация оказалась совсем не такой скверной, как это представлялось изначально. К моменту, когда они все подошли к крыльцу двухэтажного каменного дома, заросший чёрной бородой кучер явно успел прозреть. Потому как с удивлением озирался по сторонам – словно не узнавал того места, в котором очутился. И продолжал тереть глаза испачканными в земле пальцами – изящными, совсем не кучерскими.

– Очень жалко вашу сестру! – обратилась к нему Зина; никаких иных слов она измыслить не сумела.

В бледно-голубых глазах кучера возникло выражение абсолютного непонимания.

– Сестру? – переспросил он. – Но у меня нет сестры!

Эрик Рыжий, извернувшись на руках у Зины, воззрился на Антипа своими жёлтыми глазищами; во взгляде его как будто читалось недоумение. А Никодим и Ермолай Сидорович только сокрушённо