Моя чужая новая жизнь - Anestezya

— Рени, это не выход.

— А что тогда выход?! — я чувствовала что начинаю скатываться в банальную истерику. Фридхельм молчал. Я подошла к окну, откуда хорошо была видна площадь и болтающееся на виселице изувеченное тело.

— Этого вы хотели, да?! К этому будущему ведёте Германию? Такие как Химмельштос и Штейнбреннер будут стоять у власти? Или ты думаешь, что вернувшись, они забудут, что творили здесь?

— Рени, успокойся, — он снова обнял меня, настойчиво оттесняя от окна.

— Ненавижу их всех… Ненавижу эту войну! — его ладонь успокаивающе легла на затылок, прижимая к себе.

— Тш-ш-ш, потерпи немного, ты уедешь, как мы и договаривались…

— Неужели ты ещё не понял, что никуда я не уеду?! — вырвалась я. — При всём желании не смогу! Скоро никто не сможет уехать. Мы теряем позиции везде: под Ленинградом, на Дону, Сталинград вот-вот отобьют русские…

— Откуда ты знаешь? — побледнел Фридхельм. — Подслушала вчера переговоры с генералом?

— Нет…

Дверь тихо скрипнула, и мы оба обернулись. Вилли оглядел наши физиономии и напряжённо сказал:

— Мы получили приказ. Генерал Штауффенберг требует мобилизации всех доступных войск.

— Куда нас отправляют? — тихо спросил Фридхельм.

Но прежде чем я услышала ответ, я уже поняла, каким он будет.

Глава 62 Все приборы врут, все, кто с нами умрут, кольцевые дороги никуда не ведут.

Дождь из пепла льётся из глаз,

чёрная бездна смотрит на нас.

Дальше не будет дороги другой.

Если ты в пекло — я за тобой.

Фридхельм

За эти месяцы я побывал не в одном бою, но то, с чем нам пришлось столкнуться на подступах к Сталинграду, можно смело назвать адом на земле, посланным нам в наказание за гордыню и преступную самонадеянность. Генералы мобилизовали всех: танковые дивизии, штурмовиков, артиллерию. Все доступные силы были стянуты сюда, к одной точке. Но чтобы мы ни делали, всё было бесполезно.

Русские сражались упорно и ожесточённо. Стоило хоть немного продвинуться вперёд, нас отбрасывали обратно. Казалось, внешний мир исчез. Не было ничего кроме бесконечного ужаса. Стоило даже ненадолго закрыть глаза — всплывали жуткие картины. Развороченные внутренности, дымящиеся орудия, окна домов, превратившихся в пыль, танки, катившиеся прямо по человеческим телам… В голове звучали взрывы, панические крики солдат, стоны раненых, что умирали в муках. Почти каждый день поступали тревожные новости от генералов.

— Они вот-вот окончательно перекроют южную линию снабжения, — Вильгельм отложил карту.

— Вчера я слышал, как солдаты шептались, что лучше сдаться в плен, — сказал Кребс.

— Предатели… — пробормотал Файгль.

— Герр гауптман, взгляните на это, — Берток протянул ему несколько листков. — « …Я прощаюсь с вами, дорогие, потому что, когда это письмо дойдёт до вас, моя жизнь уже закончится. Вашего сына больше не будет в этом мире. Мы здесь в безнадёжной ситуации…» Что это?

— Это их письма родным. Хорошо ещё, что мне пришло в голову проверить, что они пишут.

— Их можно понять, — осторожно сказал Кребс. — Русские танки бомбят наши позиции, их бомбардировщики атакуют с воздуха. К тому же невозможно сражаться на пустой желудок, да ещё на таком холоде, что одежда примерзает к телу.

— Нельзя допускать подобного настроя, — безапелляционно отрезал Файгль.

— А каким он должен быть? — не выдержал я. — Сколько дней мы штурмуем эту чёртову фабрику? Десять? Да за это время можно было захватить Голландию.

— Фридхельм! — в глазах брата мелькнуло предупреждение.

— Что? Я просто объясняю, что в таких условиях удержать боевой дух будет сложно. Русские сражаются отчаянно, выгрызая победу. Они бьются на своей земле.

— Довольно! — резко сказал Файгль. — У них, значит, мужество есть, а у наших солдат его нет? Фюрер делает всё, чтобы обеспечить величие Германии. Разве это не достаточное основание «отчаянно выгрызать» победу?

Я не стал говорить, что здесь погибали не со словами «Германия» или «Хайль Гитлер». Свои последние слова умирающие обращали к матери или жене.

— Вы должны найти слова, которые вдохновят солдат быть мужественными до конца и вести их за собой. Сила офицера не в звёздах на погонах. В конце концов, накажите провинившихся по всей строгости в назидание остальным.

— Как вы себе это представляете? — тяжело вздохнул Вильгельм. — Если я отстраню кого-то от службы, он будет наслаждаться временной тишиной и покоем. Если нагружу дополнительно, он будет настолько уставшим, что заснёт на посту и проморгает атаку русских. Если же просто сделаю внушение и пообещаю кары в будущем, то он не услышит ничего нового и благополучно пропустит всё мимо ушей.

* * *

«В эти трудные часы наряду с моими мыслями, с вами мысли и всего немецкого народа. Вы должны удержать Сталинград, добытый такой кровью, любой ценой! Всё, что в моей власти, будет сделано, чтобы поддержать вас в вашей героической борьбе. Адольф Гитлер».

Каким-то чудом радисту удалось ненадолго восстановить связь, и вот уже второй вечер мы слушали ободряющие речи нашего правительства. Мой взгляд зацепился за жирно намалёванную углём надпись на стене: «Бог покинул нас». Пожалуй, это звучало намного реалистичнее.

— Ну? Все слышали? Фюрер верит в нас и рассчитывает, что мы не посрамим Великую Германию, — Файгль внимательно оглядел уставшие, измученные лица.

По-моему, парней больше волновала доставленная сегодня почта. Многие только сейчас получили присланные из дома посылки и письма. Нам тоже перепало немного счастья — мама постаралась.

— Господи, глазам не верю! Настоящий кофе, — Эрин улыбнулась, вдыхая аромат с таким наслаждением, словно это были духи.

Шоколад, сигареты, домашняя колбаса, бисквиты, тёплые носки и перчатки. Я незаметно прижал к лицу свитер, связанный мамой. Пахло домом — выпечкой и лавандой, которую она хранила в шкафу. » …Каждый день я молю Бога, чтобы он возвратил мне вас