Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин

— Он мёртв? — в голосе Зико удивление боролось с радостью.

— Он ушёл, но обещал вернуться.

— Я вижу останки, и для меня это явное подтверждение его смерти, — сказал Зико. — Тогда нам необходимо зачистить город от всех кровокожих! Мы вернём себе власть!

Глаза мужчины сверкнули безумством, отскоблившим с его души всё благородство. Влажные от пота волосы ниспадали на лицо, скрывая в своей тени затаившуюся улыбку, широкую и злую.

В любом случае, уйти из города просто так мы не могли. Мы уже здесь, мы уже изменили русло жизни, протекающее через каменные лабиринты этого города. Кровокожи — наши враги, и их судьба предрешена. Но мне нужны были ответы.

— В этом городе есть хоть кто-нибудь, кто сможет объяснить нам, что тут творится? — спросил я у Зико.

Я подозревал, что мужчина знаком с местной властью, и, знакомство его было не самым дружественным.

— Конечно! — ответил Зико, продолжая нервно оглядываться по сторонам. — Местная подстилка кровокожих. В местной ратуше. Но как только я доберусь до этого ублюдка, я…

— Мы никого убивать не станем! — гаркнул я на Зико. — Мы зачистим город от кровокожих, а дальше я сам решу, как мы поступим!

На всю улицу взревел Хейн. Раздутое тело обернулось лицом к тьме и настороженно задёргало руками. Топот несколько десятков ног быстро нарастал, взяв своё начало в самом конце улицы, в самой густой тьме, в которой выпученные глаза Хейна могли потеряться.

— У нас гости! — гаркнул Дрюня, вскидывая секиру.

Осси зарычала, перекрестив на груди выращенные клинки из ладоней. Зико обернулся и зарычал как собака.

Первым из тьмы вырвалась огромная туша. Меньше Хейна, но всё же. Ей оказалась голодная Бэтси. Держа в каждой руке по топору, она вбежала в свет настенных факелов и резко обернулась, бросив взгляд на глухую темень, от которой так стремительно убегала.

— Бэтси! — взревел Зико и бросился к ней на помощь.

Мы кинулись следом.

Из тьмы хлынула волна кровокожих. Мужчины, закованные в кровавую корку, громко ревели, размахивая перед собой клинками из застывшей крови. Хейн бросился в ощетинившуюся мечами волну, разбив её на двое. Кровокожи, отпрянувшие к стене попали в лапы Бэтси. Два стальных топора, смазанные её же слюной, обрушились на кровавые доспехи, развеяв все мифы об их крепости и непробиваемости. Сталь болезненно погружалась в корку, заставляя кровокожих вопить от боли. Первый потерял руку, второй — голову. Бэтси пнула ногой в грудь вопящего от боли воина, высвободив топор, и сразу же обрушила ему на покрытое маской лицо два заострённых лезвия. Череп раскололся на сотни осколков прежде, чем всё тело обратилось в прах.

Плоть Хейна быстро покрывалась глубокими порезами, но сразу же рубцевалась. Кровокожи вонзали свои мечи, рубили и кромсали, в надежде остановить чудище. Кто-то умудрился взобраться ему на спину, вонзая свой меч в складки и добраться до головы. Но был скинут точным ударом одутловатой ладони на каменную дорогу и раздавлен тяжеленой ногой. Хейн испытывал бесконечный поток боли, заставляющий его с нечеловеческой яростью вопить на всю улицу и размахивать руками. Он даже чуть нас не пришиб, когда мы подбежали. Огромная лапища врезалась в кровокожа, пытавшегося вынуть застрявший меч во вздувшейся ноге монстра, и швырнула воина в нас. Тело в кровавой корке врезалось в Дрюню и со скрежетом упало на каменную дорогу. Двуликая секиру обрушилась на шею воина дважды. Голову не отсекло, но рана была настолько страшной, что этого вполне хватило, чтобы у ног Дрюни появилась горсть пепла.

Их оставалась дюжина. Сколько еще носилось по городу было для нас загадкой, но в своих людях Зико был уверен, и особо не переживал. Мы убили всю дюжину, ни оставили никого. Мои клинки дробили их доспехи, вскрывали панцири, разили органы, обращая нападавших в пепел. Многие даже не видели моих клинков. Их взоры были обращены на бледную плоть тучного монстра, убивающего одним ударом, а после, на их мутнеющих глазах отражалась тьма, в которую они сваливались кучей.

После минутной битвы наши доспехи получили новые отметины, а кожа — царапины. Бэтси смачно харкнула поочередно на свои топоры, после чего плюнула на клинок Зико. Странный жест, и можно много чего нафантазировать, если не знать каким эффектом обладает слюна этой толстухи.

— Умолкните, — бросил Зико, растираю своей перчаткой слюни по всей длине клинка.

Его слова небыли грубостью и точно не выражали неуважения к нам. Мужчина вслушивался в городские звуки. Всматриваться в почерневшие улицы было бесполезно, а вот звон мечей и треск доспехов отчётливо разносился вдоль каменных домов. Ночной воздух затрещал вдоль огромной стены, которая должна была защитить город от таких как мы, но увы. А вдоль домов поплыл яркий свет — факелы.

— Мои люди сгоняют кровокожих в центр, — сказал Зико.

Его глаза двигались вслед за шлейфом света, протянувшегося вдалеке от нас. В какой-то момент свет замер, а музыка битвы вспыхнула с новой силой, наполнив воздух мученическим воплем раненых и хрипом умирающих. Мы уже хотели броситься на помощь, как вдруг огонь поплыл дальше, к центру города.

— Инга, — Зико подошёл ко мне и заглянул в глаза. — Мои друзья, ты нашла их?

— Да, мы нашли их.

— Где они? Что с ними?

— Мы стали свидетелями казни, — сказал я. — Мы ничего не могли поделать.

Губы Зико сжались гармошкой и побелели. Его разум отвергал реальность, и глаза были тому лишним подтверждением, бесцельно выискивающие где-то по сторонам надежду.

— Мы опоздали, — прошептал я.

Зико опустил лицо и нервно замотал головой, потряхивая слипшимися от пота волосами.

— Мы опоздали, — он повторил мои слова с горечью на языке. — Я! Это я опоздал!

Он поднял голову, подставляя лунному свету искривлённое лицо злостью. Слезы стекали по испачканным пеплом щекам, кожа покраснела, вены на шее и лбу вздулись и запульсировали, словно в них жил какой-то паразит и медленно двигался то взад, то вперёд.

— Я должен был идти с тобой, — выдавил он, брызнув слюной.

— Мы бы ничего не смогли сделать. Было слишком поздно!

— Они умерли на твоих глазах?

— Их казнили на моих глазах.

— Ладно, — кинул Зико. — Я не вправе тебя обвинять. Ты и так сделала слишком многое для нас. Их жизни останутся на моей совести,