Побег из волчьей пасти - Greko

всем теле, смог подобраться поближе к правому краю леса. В просвете ближе к завалу увидел группу вооруженных черкесов, сидевших у огня. Видимо, это был караул, в задачу которого входило наблюдение за проплывающими русскими кораблями. Горцы не подозревали, что сами превратились в объект наблюдения.

Пришлось возвращаться, вернее, отползать обратно. Вернулся, натянул мокрые вещи и объяснил Спенсеру расклад. Решили двигаться по опушке вдоль долины, прикрываясь деревьями, чтобы не заметили из аулов.

Тихонько крались, продираясь через густую колючку и прячась в оврагах. Уперлись в речку, впадающую в море. Устье пятнали осыпи. Вроде, перейти будет несложно. Осторожно напились, чтобы никто не увидел, и стали дожидаться темноты. Сидели молча, прижавшись друг к другу, чтобы хоть немного согреться.

Успел разглядеть, пока не стемнело, горную гряду за речкой, образующую перпендикуляр к морю. Между ним и береговой линией была устроена дорога, пустынная в этот час.

— Перейдем речку, взберёмся на гряду и в какой-нибудь впадине попробуем развести огонь. Обсушимся немного и переночуем. Потом будем решать, что делать дальше, — шепотом предложил Эдмонду. Он, совершенно измученный перенесёнными испытаниями, лишь молча кивнул.

Перебрались через речку, как стемнело, снова вымокнув до нитки. В кромешной темноте, шаря перед собой руками забрались наверх. Нашли подходящее место под поваленным деревом с вывороченным комлем. Под ним и устроились, немного раскопав кинжалами ямку под костер. Накидали в нее веток, подожгли с помощью искры от удара кремня по запальной доске, молясь, чтобы не привлечь чужого внимания светом от еле тлеющего пламени. Да уж, жизнь беглеца — это боль, лишения и молитвы.

Спали по очереди вполглаза, сжимая рукоятки револьверов. Стоило заняться рассвету, Спенсер вытащил из приклада инструмент для чистки штуцера и стал приводить его в порядок. Я сменил затравочный порох в револьверах, опасаясь, что речная переправа и ночная сырость испортили тот, что был в дозаторе. Приведя оружие в порядок, почувствовали себя увереннее.

— Итак, какие у нас перспективы? — начал я сложный разговор.

— Аховые, — грустно оценил наши шансы Спенсер.

— Что с Джамбулатом? Кто за нами мог гнаться?

— Естественно, темиргоевцы.

— Эдмонд, зачем?

— Я выполнял свой долг!

—?

— Великой Британии нужна война на Кавказе. Он — мешал, — сообщил мне Спенсер так, будто прогнать с кухни мельтешащую под ногами собаку и убрать одну из главных фигур в политикуме Черкесии — это одно и то же.

— И тебя вычислили? — я не то спросил, не то сделал вывод.

— Похоже на то, — развел он руками. — И теперь я боюсь. Это нападение черкесов на корабль… Не я ли — его причина?

— И что нам теперь делать?

— В идеале — найти новый корабль контрабандистов.

— Эдмонд, взгляни на море!

Он и головы не повернул. Даже здесь, на вершине гряды, был слышен мощный шум от набегающих тяжелых волн. Их сердитые удары о берег сопровождались фонтаном брызг, обрушивающихся на скалы и даже заливающих дорогу вдоль моря. Погода за ночь явно испортилась. Свинцовое небо, по которому неслись дождевые черные тучи, убивало малейшую надежду, что к нам под нос заплывет залетная шебека из Трабзона.

— Сколько нам придется ждать?

— Боюсь — вечность, — признал очевидное Эдмонд.

— У англичан есть в этом районе надежные люди?

— Если бы нас выбросило на берег в районе Вадрана, мы могли бы найти приют у крымских татар. Там есть их аулы, и им плевать на разборки адыгов. Здесь же живут абадзинцы и убыхи. Как они отнесутся к смерти Болотоко и моей роли в этом деле, ума не приложу. Вроде, Берзег, их вождь, с ним не ладил. Но кто знает, что придет в голову черкеса? Поблизости, где-то в окрестностях Гагр — усадьба Гассан-бея, наместника Берзега в этом крае. Он — правоверный мусульманин. Здесь, на побережье, есть имамы, школы, мечети и, вообще, сильно влияние турецкого султана. У меня остались его фирманы. Быть может, мы могли бы обратиться к Гассан-бею за помощью. Но опять же нет стопроцентной гарантии, что он примет нас достойно. Шансы — пятьдесят на пятьдесят.

— Как его найти?

— В этом и есть главная трудность. Мы не можем подойти к первому встречному и спросить: любезный, где проживает достопочтимый Гассан-бей? Не изволите ли указать его дом? Мы не в Европе, черт возьми, и даже не в России, — хмыкнул он почти истерично.

— Подозрителен, как черкес, — вспомнил я слова Юзека.

— Не просто подозрителен. Опасен и непредсказуем, как черкес — вот правильное определение.

Я обратил внимание, что Спенсер после пережитых испытаний не просто утратил свое хладнокровие, склонность к позерству и некую надменность и даже перестал демонстрировать свою игру в прорицателя, которая его раньше забавляла. Он стал человечнее и, вместе с тем, более жалок. Я чувствовал, что он склоняется к непростому решению.

— Эдмонд! Я не стану говорить, что ты загнал нас в безвыходное положение. Это и так очевидно, — я обвел руками наше жалкое убежище, и тут же, как по заказу, заморосил мелкий дождь, будто Бог над нами заплакал. — Без еды и теплой одежды мы продержимся два-три дня. Голод и холод выгонят нас к черкесам, как бы мы не желали обратного. Сидеть здесь и ждать у моря погоды — в прямом и переносном смысле — абсурд. Нужно что-то решать.

— Давай сдадимся русским! — вдруг выпалил он, уставившись на меня горячечным взглядом.

— О, как! — воскликнул я в удивлении.

— Подумай, чем мы рискуем? Ну, пожурят меня, проверят бумаги… Экстравагантный путешественник, одержимый любопытством… Подержат две недели в карантине и вышлют за пределы России. Как-никак, я дворянин… Вмешается наш консул. Или французского попрошу в Тифлисе повлиять на наместника Розена… Это — выход!

— Для тебя — возможно, — задумчиво произнес я. — Со мной сложнее. У меня, если помнишь, сестра в Крыму. Не берусь просчитать последствия моего задержания. И у черкесов нет ко мне претензий…

— Ты был со мной. Этого достаточно.

— Для черкесов или для русских?

— Для всех!

Было видно, что решение далось ему нелегко. Мне — тоже. Как следовало поступить, я не понимал. Слишком все оказалось неожиданно. И быстро менялось. То мы свои у черкесов. То бежим от них.

— О чем тебе поведал Аслан-Гирей?

— Он передал мне слова князя-кунака. Хаджуко Мансур не мог изменить данному слову и должен был меня