Побег из волчьей пасти - Greko

к месту, дальше которого лошади продвинуться не могли, и стали наблюдать за нашими потугами скрыться от них на голой скале. Морская волна с силой ударялась в ее подошву, и брызги долетали до нас, поднявшихся уже метров на восемь.

Один пожилой черкес в белом тюрбане закричал нам изо всех сил, указывая рукой в сторону. Я посмотрел в том направлении. Крепость Гагры была уже недалеко. Я смог разглядеть приметное фиговое дерево на крыше порохового склада и башню дозорных.

Они нас тоже заметили. Над бастионом взметнулся дымок. Неужели артиллерийская команда изготовилась к выстрелу из пушки? Над скалами и морем громко разнесся звук выстрела из орудия. Ядро ударило в скалы, не долетев до нас метров двадцать. Брызнули осколки.

— К черту, Коста! Я спускаюсь! Не хочу превратиться в кровавую кляксу на скале! — закричал мне Эдмонд.

Он сделал несколько шагов вниз. Я продолжал смотреть на такую близкую, но недоступную крепость. Нормально мы попали! Впереди пушки, позади черкесы! Ребята, может вы между собой начнете разбираться, а мы пойдем себе дальше?

Додумать я не успел. Ядро ударило гораздо ближе, и на меня обрушился камнепад из мелких осколков.

[1] Та самая кривая турецкая сабля, которую путают с ятаганом.

Глава 14

В гостях у Хоттабыча

Дом Гассан-бея выделялся среди прочих. Не только в ауле — возможно, во всей Западной Черкесии. Сложенный из крепких сосновых бревен и опиравшийся на каменные столбы, он имел два этажа и крытую галерею. На нее вела узкая винтовая лестница, которую легко было оборонять. На втором этаже была женская половина, куда чужим хода не было. В усадьбе за крепким палисадом с бойницами царили иные порядки, серьезно отличавшиеся от виденных нами у темиргоевцев, шапсугов и натухайцев. Давали о себе знать более тесные связи с Турцией.

Нашего хозяина звали Абдурахман. У меня так и чесался язык назвать его Абдурахман ибн Гассан[1], настолько он был похож на Хоттабыча из сказки Лагина не только именем, но и своим видом. Высокий, худой, крепкий неулыбчивый старик с жидкой бородкой.

Он был правоверным мусульманином. Исправно совершал намаз, имел гарем, носил тюрбан и зеленую черкеску и не уставал ругать адыгов, творивших, по его словам, непотребство.

— Намотает белую ткань на свой колпак очередной умник с севера и ходит — важничает. Мол, смотрите на меня: я в хадж ходил. А сам дальше Главного Кавказского Хребта носа не казал, а случись что, бежит в священную рощу заступничества у языческих богов просить. Тьфу!

Наряду с темой религиозного вероотступничества, Гассан-бея занимал вопрос сложных отношений с русскими. Он склонял их на все лады, хотя притворялся «мирным» черкесом.

«Мирным» он был по вполне прозаичной причине. Он вел обширную торговлю на побережье, имел торговую факторию в Соче, выгодно взаимодействовал с турецкими контрабандистами и армянскими купцами из Закубанья. Он знал все ходы и тайные тропы на север и на юг, имел много дел с карачаевцами, о которых отзывался с большой любовью. Ссориться с русскими ему было себе дороже: не плюй в колодец — пригодится воды напиться. Но не ругать было нельзя: люди бы не поняли.

Ругался он не только по привычке и из вежливости перед гостями. С одной стороны, русская блокада побережья его озолотила. Имея под контролем несколько удобных бухт в Адлере, он имел постоянный рынок сбыта черкесских товаров туркам и наоборот. С другой стороны, его дом — вернее, огромная кунацкая — был постоянно набит приезжавшими воевать с русскими в Гаграх. От этого притока гостей он терпел разорение, но ничего с этим поделать не мог. Традиция есть традиция!

Абдурахман вытащил нас из-под крепости. Это он со своими людьми преследовал нас. Не для того, чтобы захватить, а для того, чтобы спасти. Увы, так иногда случается: человек видит зло там, где его ждет добро.

Наивные, мы думали, что пробирались незаметно. Но нас «срисовали» тайные «секреты» еще на подходе к крепости. Гассан-бей с отрядом преданных дворян-убыхов отправился на наши поиски. С помощью своих лазутчиков он вычислил англичанина в нашей маленькой группе. И горел желанием с ним познакомиться.

На это у него было две причины, о которых он нам с удовольствием поведал: политика и вопросы здоровья.

Мы сидели в гостевом домике на подушках, сложив ноги по-турецки. Я уже к этому давно привык, но первое время было трудно. Ноги затекали, и лишь фырканье соседей «не веди себя, как женщина» вынуждало меня терпеть. Мы курили чубуки, пили кофе и слушали хозяина. Его стоило послушать — уж больно интересные вещи он рассказывал!

— Нам нужно податься под руку английского короля! Существует мнение, что лучший выбор для нас — вернуться к старым временам, когда султан платил золотом, чтобы мы называли себя его вассалами. К чему все это привело, всем известно. Но надежда у глупцов осталась. Как они любят держаться за старое, отказываясь понимать, что мир изменился! Но торговцы — другие. Мы чувствуем эти изменения гораздо острее остальных. Мы не машем кинжалами и не палим в воздух из ружей. Мы деньги считаем, и, поверьте, это не менее опасно, чем быть абреком. Оглянитесь, мой дом — как крепость. Я пережил не одно покушение. Мне нужны — всем нам нужны — надежные союзники. Уважаемый хакким, вам непременно нужно донести эту мысль до Лондона! В торговых делах нет лучше партнера, чем англичанин!

— Я бы сделал это с превеликим удовольствием, но сперва мне следовало добраться хотя бы до Трабезонда! Можно ли рассчитывать на попутный корабль?

— Боюсь, я вас огорчу. Погода на море испортилась бесповоротно. Быть может, наступит прояснение, и какой-нибудь сорвиголова решится прорваться в нашу бухту. Но я бы на это не рассчитывал. Увы, лучший торговый корабль контрабандистов безвозвратно потерян, а его капитан Абдель и члены экипажа безжалостно уничтожены.

— Отчего случилось нападение? Мне казалось, что турецких купцов охраняют законы гостеприимства на побережье.

Спенсер полностью восстановился. Он вернул себе как прежний уверенно-холодный вид, так и бумаги, спрятанные на горе. Ныне он снова был главой нашей экспедиции, принимавшим решение. Я не возражал, меня все устраивало. Снова работал переводчиком: Гассан-бей прекрасно говорил на турецком.

— О, с «Блидой» вышла грустная история. Все началось еще весной. К югу от Гагр буря пригнала к берегу корабль с натухайцами, совершавшими хадж и возвращавшимися домой. Местные, не разобравшись, напали на них. Кого убили, кого ранили, прежде чем мне удалось их остановить.