Учитель. Назад в СССР 4 - Дмитрий Буров

моргнув глазом, уверенно выдал Митрич. — Учу, понимаешь, молодое поколение уму-разуму, как оно после города-то, столицы нашей Родины, в селе-то жить-поживать, добра наживать и с людями общаться, — вставил шпильку дядь Вася.

Впрочем, Баринова ее даже не только не оценила, но даже и не заметила.

— Он и без вас знает, — Лиза поджала губы, проигнорировав выпал в адрес своего поведения хамсового.

— Вот что, Лизавета Юрьевна, чай будешь? — прекратил я пустой разговор.

— Нет, — Баринова сердито на меня посмотрела. — Егор, почему ты позволяешь так с собой разговаривать постороннему, совершенно чужому человеку? Егор! Я жду ответа!

— Ишь ты, гляди-ка, ждет она, — изумился Митрич, с восхищением уставившись на возмущенную девицу. — Слышь, Егор Ляксандрыч, а это чего, и вправду, жена что ли? Али невеста? А то бабы мои твердят: невеста какая-то приперлася к нашему учителю, я гляжу и не пойму: разве невесты они вот такие-от бывают? — удивленно продолжил дядь Вася, подхватил чашку с чаем и с удовольствием прихлебнул из кружки сладкого напитка. Громко, вкусно, щедро.

Елизавета поморщилась от громких некультурных звуков.

— Вы кто такой? По какому праву… — начала было бывшая невеста, но оборвал Баринову и жестко произнёс:

— Хватит. Ты не у себя дома. Веди себя прилично.

— Но, Егор!.. — возмутилась Лиза.

— Хватит, я сказал. Не получается у нас разговор, Лиза, ступай-ка ты из моего дома, возвращайся в Москву и больше не приезжай. Строй свою жизнь и радуйся, что не связала судьбу с деревенским учителем и неотесанным чурбаном.

— Эка ты… Суров, Ляксандрыч, ой, суров, — с интересом проворчал Митрич, поглядывая то на меня, то на Лизавету.

Баринова растерялась сначала, захлопала ресницами, затем вдруг возмутительницу моей спокойно жизни бросило в жар, щеки девичьи внезапно порозовели, девушка сморщила носик, глаза в очередной раз налились слезами.

— Егор, зачем ты так? Прости меня, пожалуйста, просто мне… очень больно… я не понимаю, что говорю!

— Я так и понял. Вот твой чай, пей и уходи.

— Но, Егор! — воскликнула Елизавета страдающим голоском.

— Я все сказал!

— А… если я извинюсь? — прошептала Лиза, поджимая губы и глядя на меня широко раскрытыми глазами, в которых разлилось море невыплаканных слез. — Я не специально! Просто… усталость.… боль… ты понимаешь… как-то все навалилось и ты не рад встрече! — Баринова судорожно вздохнула.

Прирожденная актриса, причем по жизни. Ей бы на театральную сцену, глядишь, знаменитостью стала бы.

Я молча буравил девчонку взглядом. Вот что мне с ней делать? В ночь не выгоню, местность незнакомая, гостиниц и такси в Жеребцово нет. Мало ли что с этой дурой приключится, если вообще добредет до так называемой автостанции. Да там и станция-то, название одно, навес широкий да скамейка.

По дороге обязательно нарвется на пьяных сельских жителей, нахамит и получит по красивой прическе от всего пролетарского сердца и широты души за наглость и хамство. Пьяные местные мужички не посмотрят, что перед ними девка, наваляют от души.

А то, не дай бог, попадется вот такой вот идиот, как Рыжий. Он ей слово, она ему в ответ десять, а то и пошлет в известное путешествие. А Рыжий возьмет, да и с удовольствием покажет, что там и как, на том конце местности. И Лизку напугает до чёртиков, а то и по-настоящему обидит, и себе, дураку, жизнь окончательно загубит. Вот куда ее девать, дуру такую? Не иначе как к Митричу пристраивать на ночевку.

— Извините, пожалуйста… э-э-э… Василий…

— Дмитрич я, — подсказал дядь Вася.

— Василий Дмитриевич, — послушно повторила Лизавета. — Я… мне просто очень, преочень больно, я ногу сильно подвернула, не соображаю что несу, — всхлипнула Лиза, из девичьих глаз потекли чуть ли не хрустальные слезы.

Это всхлипывание вернуло меня в реальность из размышлений. Черт, похоже, невестушка решила, что я молчу и жду, когда она извинится перед Митричем. Что называется, нет худа без добра, а добра без худа. Я-то молчал по другой причине. Ладно, чай попьем, разберёмся.

— Что извинилась — хорошо, — кивнул Митрич, довольно жмурясь. — У нас тут вежливых сильно уважают. Вот и я думаю, не может такого, что у Егора нашего Ляксандрыча плохие товарищи. Хороший он человек. Или невеста все жеж, а? — хитро прищурился дядь Вася, глядя на меня поверх чашки.

— Нет, — отказался я от такого счастья.

— Да, — одновременно со мной выпалила Лиза.

— Ага, гляжу я, пациенты в показаниях-то путаются? А? — довольно хохотнул дядь Вася. — Так чего мне бабонькам-то моим сказывать? Они жеж теперича с моей-то, Стешка да Машка, спелися, житья мне не дают на пару, — пожаловался Василь Дмитриевич. — Ты понимаешь, Егор чего делается-то? А?

— Сочувствую, Василий Дмитриевич, — улыбнулся я, с удовольствием обмакнул кусок сахара в кружку, и с шумом отхлебнул чуть остывший чай на глазах у изумлённой, потрясенной до глубины души Елизаветы.

— А ты попробуй, — посоветовал я окончательно деморализованной девушке. — Очень вкусно. Дядь Вась, скажи?

— А то! — поддержал меня Митрич, тут же сунул кусок в свою кружку и принялся пить чаек вприкуску с сахаром. — Так чего, Лизавета, никак за женихом примчалась? И кто ж ты профессии? Нам в колхозе молодые-то специалисты во как нужны. Особливо ежели ты агроном, к примеру! Ну, или там зоотехник, тоже неплохо. Кто она у тебя, а, Ляксандрыч? — не дождавшись ответа от Бариновой, Митрич пристал ко мне.

— Никто, дядь Вась, бывшая невеста, расстались мы задолго до того, как я к вам сюда приехал. Вот ума не приложу, что девушке в наших краях понадобилось. Неужто по направлению? — пошути л я ехидным тоном.

— Егор! Я отказываюсь обсуждать наши личные дела при… посторонних! — фыркнула Лиза. — Ты посмотрю, в кого ты превратился! Тебя здесь погубят! — патетически заломив руки, продолжили гостья. — Ты… ты стал… ты как… где твои манеры? Что бы сказал твоя мама, Светлана Николаевна? А отец? Что за ужас пить чай, залезая в кружку пальцами? Это некультурно! Ты бы еще в блюдце налил и прихлебывал!

М-да, Лиза, дружочек, плохо у тебя с выдержкой. Прорывается твой стервозный характер, никуда от него не деться. Видать, слишком много влюбленный Егор тебе позволял, что ты вот так, походя, мужика, которого считаешь своим, мордой по