Барин-Шабарин 7 - Денис Старый

удивлялись. Наверное, они уже привыкли к моим выходкам, к тому, как именно я воюю. Если бы у меня не получалось, то давным-давно уже окрестили бы сумасшедшим, отправили бы прочь из армии. Но ведь удаётся многое.

Ещё примерно два часа приглашённые на военный совет два вице-адмирала, не без деятельного участия командующего армией генерал-лейтенанта Сельвана, обсуждали возможные операции на море.

Да, сезон штормов, и, скорее всего, придётся ждать ещё не менее двух, может быть, и трёх недель, чтобы попробовать что-то спланировать. Но ведь есть уже куда двигаться, о чём думать.

Я также периодически вставлял свою лепту в обсуждения, в основном, отводя пылких офицеров от того мнения, что нужно ударить по Варне, в сторону того, что стоило бы ударить по Константинополю.

Почему-то в голосах было некоторое предупреждение, Константинополь казался какой-то слишком большой и неприступной целью, чтобы о ней размышлять. Вот так часто бывает, чем больше думаешь о каком-то явлении, тем меньше готов сопротивляться ему. Константинополь можно и нужно бомбить, и это уже было неоднократно в истории Османской империи. Если подойдёт большая русская эскадра из пароходофрегатов, если на их бортах будут установлены с дюжину шабаринок, то можно с безопасного расстояния в течение трех-четырех часов расстреливать и порт, и огневые точки противника, практически не страшась того, что прилетит в ответ.

— Хотел бы высказаться в пользу сразу двух одновременно осуществляемых операций… — после того, как уже все устали обсуждать направление ударов и те силы, которые могут быть задействованы, решил высказаться Павел Степанович Нахимов.

И я понял, что Нахимов действительно великий флотоводец. Всё то многое, о чём мы успели поговорить, он смог изложить за две минуты и выдать такой план, который не только мне показался одновременно и дерзким, и умным, но и был прктически сразу принят в разработку начальником штаба Черноморского флота Владимиром Алексеевичем Корниловым.

— А мы, чтобы отвлечь англичан и французов, одновременно с флотом начнём свою операцию. Возьмём ещё одну дорогу под контроль… — с улыбкой сказал генерал-лейтенант.

Я знал, в чём причина не самого лучшего настроения Дмитрия Дмитриевича Сельвана. Он уходил из Южной русской армии в тот момент, когда австрийцы пытались пробить русскую линию обороны. Выходило, что, несмотря на то, что генерал-лейтенант выполнял приказ, он будто бы предатель, оставлял русскую Южную армию без почти целой боеспособной дивизии. Теперь понятно, почему настроение Дмитрия Дмитриевича улучшилось. Он увидел, что теми дерзкими операциями, которые только лишь обсуждались, но уже завтра же поступят в разработку, генерал-лейтенант не только помогает Севастополю, но и нанесет удар по всей войне, по всем её участникам-врагам России.

Оставалось дело за малым… Сразу же после празднования Рождества, которое уже послезавтра, необходимо начать подготовку сухопутных и морских операций. Может, пора уже пробовать перехватывать инициативу у врага?

* * *

Рождество — светлый праздник. Время надежд, время прощений. Была бы воля и хоть какие-нибудь предпосылки для начала переговоров, то именно в рождественские дни можно было этот процесс начать.

А для того, чтобы воюющие стороны хотя бы заговорили о самой возможности переговоров, необходимо, чтобы сложилось несколько обстоятельств, или произошло то, что неприемлемо для обоих сторон. Например, пролилась бы такая кровь, которая всколыхнула бы английскую общественность, да и заставила бы русских власть предержащих задуматься.

И кровь эта льётся. По тем подсчётам, что я могу проводить, исходя из агентурных данных и со слов всех тех языков, которых удаётся взять, антирусская коалиция потеряла до двухсот тысяч убитыми и ранеными, а также санитарными потерями. И пусть это число в большей степени состоит из турок, уничтоженных под Сухум-Кале при взятии Силистрии в ходе моего рейда по тылам противника, но и англичане с французами явно не на прогулке. Только санитарными потерями у европейцев больше тридцати тысяч человек. Да, и последняя операция, проведенная силами моего корпуса…

Но сегодня даже не хочется об этом думать. Рождество на дворе. И большинство мыслей направлено на тоску по семье и на сдержанный оптимизм, связанный с замаячившей где-то далеко на горизонте нашей великой победы.

— Господа, милые дамы, я безмерно рад, что вы откликнулись на моё приглашение. И сегодня, в этот светлый праздник, мы с вами вместе, — на правах хозяина бала я обращался к присутствующим.

Да, я решил дать бал. Ведь даже война не должна быть раскрашена только в тёмные краски. Даже здесь, в Севастополе, должно быть место и для отдыха. Ведь без него не может быть самоотверженной работы. А еще я закреплял свой статус, окончательно становился своим и доламывал стену недопонимания. Это очень важно, ведь скоро решительный бой. А весенняя компания покажет, кто дичь, а кто охотник.

— Господа, как человек чести, не могу скрыть от вас иезуитский подарок от наших врагов, — я указал на стоящие в стороне десять ящиков с французским шампанским. — Они прислали нам шампанское, вспомнили о том, что мы христиане и решили порадовать в такой праздник. Но я попрошу вас не забывать о Степане Фролкове, том русском воине, который был распят турками по наущению англичан. Молю вас, чтобы не забывали тех русских богатырей, которые героически и самоотверженно сражались с врагом и ныне уже пребывают в раю. Ибо нет большего очищения от грехов, чем сложить голову за други своя, за помазанника Божьего, Его Величество Николая Павловича, за благословенное русское Отечество! За веру нашу христианскую!

Я говорил, держа в руке не французское шампанское, а стакан с екатеринославской водкой. И пусть это было в глазах многих неуместным, чем-то мужицким, но первый тост, который я провозглашаю, в моём мировосприятии не предполагает иных напитков. Как пить шампанское, пусть и крымское, когда речь об зверски убитом Степане Фролкове? Да, он не дворянин, но для меня — великомученик.

А рядом, за небольшим круглым столиком, сидел молодой человек с куцей нелепой бородой и удивительно быстро записывал каждое моё слово. Лев Николаевич Толстой нашёл себя в журналистике. Хорошо было бы ещё направить этого молодого человека и по литературной стезе. Не представляю мир, учебную программу школы будущего, без «Войны и мир».

— Ну, а теперь предлагаю чуточку забыться о войне и повеселиться. Ведь жизнь сильнее смерти, и жизнь везде… даже под пулями, — сказал я и залпом выпил стакан водки.

Это всё на сегодняшний день, больше такими дозами принимать алкоголь не буду. Посмотрю по своему самочувствию, возможно, ещё немного с кем-нибудь выпью, но цели напиться у меня нет.

Мне пришлось некоторым