Ложная девятка. Том девятый - Аристарх Риддер

class="p1">Зал для банкета занимал весь второй этаж. Круглые столы на восемь человек, белые скатерти, цветы в вазах. В углу ёлка высотой метров пять, вся в золотых шарах и гирляндах. Живой оркестр играл что-то джазовое, негромко, для фона. Официанты в белых перчатках разносили шампанское и канапе.

Нуньес умел делать такие мероприятия правильно. Не слишком пафосно, не слишком скромно. Золотая середина, которая устраивала всех. Игроки с жёнами, тренерский штаб, руководство клуба, несколько спонсоров. Человек сто всего. Хорошее вино, хорошая еда, хорошая музыка. И ощущение, что ты часть чего-то большего, чем просто футбольная команда.

В двадцать первом веке такие вечеринки выглядели бы иначе. Инстаграм-зоны для фотографий, приглашённые инфлюенсеры, диджей вместо живого оркестра. Всё напоказ, всё на продажу. А здесь просто люди, которые работают вместе, празднуют вместе. Без камер, без социальных сетей, без необходимости демонстрировать своё счастье миллионам подписчиков.

Мы с Катей пришли к девяти. Она надела то самое тёмно-синее платье из венского шёлка, под цвет клуба, как она сказала, хотя я подозревал, что это просто совпадение. Золотые серьги-капли, тонкая цепочка на шее. Выглядела она потрясающе. После родов она похудела, фигура стала ещё более изящной, и платье сидело идеально.

— Ты лучше всех, — сказал я ей, пока мы поднимались по мраморной лестнице.

— Ты уже говорил.

— Скажу ещё раз. Тысячу раз.

Она улыбнулась, сжала мою руку.

В зале нас встретили Гарри с Мишель. Мишель была в красном — смелый выбор для англичанки, но ей шло. Яркое пятно среди более сдержанных нарядов испанских жён. Гарри, как всегда, выглядел так, будто только что сошел со страниц модного журнала: безупречный костюм, безупречная улыбка, безупречно уложенные волосы.

— Славик! — он обнял меня по-английски, похлопав по спине. — Поздравляю ещё раз с Золотым мячом. Четыре подряд — это безумие.

— Спасибо, Гарри.

— В следующем году я выиграю, сделаю тебя, — он подмигнул.

— Попробуй.

Это была наша с ним игра. Он знал, что не сделает. Я знал, что он знает. Но подколки были частью нашей дружбы. Линекер был из тех людей, которые умели радоваться чужим успехам без зависти. Редкое качество в мире большого футбола.

Мишель увела Катю к столу, где уже сидели другие жёны: Мария, жена Роберто Фернандеса, Тереса, жена Виктора Муньоса, Габи Шустер, Оля Заварова, ещё несколько женщин, которых я знал только в лицо. Женский клуб, как называла это Мишель. Они щебетали, пили вино, разглядывали наряды друг друга. Обсуждали детей, школы, магазины. Свой мир, параллельный нашему футбольному.

Шустер с женой держались чуть особняком — за столиком ближе к окну. Бернд не любил массовые мероприятия, но не прийти не мог — президент ожидал присутствия всех ключевых игроков. Он кивнул мне издалека, поднял бокал. Я ответил тем же. Немец был странным человеком — гениальным на поле и замкнутым за его пределами. Но уважение между нами было взаимным.

Карраско, Роберто, Алешанко, капитан Барселоны в прошлом сезоне который всё еще никак не мог выйти на поле из-за затянувшегося восстановления после травмы, все были здесь, все с семьями. Круифф стоял у окна с одним из своих помощников, они о чём-то тихо переговаривались, глядя на зал. Тренер даже на вечеринке оставался тренером. Наверняка обсуждали тактику на послезавтрашний матч с «Реалом». Йохан никогда не выключался.

Я подошёл к Заварову у бара.

— С наступающим, Сань.

— С наступающим, Слава. Знаешь, странно всё это. — Он оглядел зал. — Новый год в Барселоне. С испанцами, англичанами, немцами. Оркестр играет, жёны в бриллиантах, шампанское рекой. Год назад я и представить не мог.

— Год назад я тоже.

— Ой да ладно тебе прибедняться. С тобой как раз всё всегда было понятно.

Мы взяли ещё по бокалу. Потом подошёл Гари, потом Алешанко, потом кто-то из тренерского штаба. Разговоры о футболе, о сезоне, о предстоящем матче с «Реалом». Второго января — Эль Класико. Никто об этом не забывал. Даже в новогоднюю ночь, даже с бокалом шампанского в руке.

* * *

К одиннадцати начался праздничный ужин. И тут нас ждал сюрприз.

Когда официанты вынесли закуски, на столе среди хамона, сыров и морепродуктов стояли два до боли знакомых салата. Оливье — с горошком, морковкой, солёными огурцами, всё как положено. И крабовый — но не тот что в будущем, а другой, настоящий. И он даже смотрелся на испанском столе очень и очень уместно.

Катя посмотрела на меня, потом на салаты, потом снова на меня.

— Это ты?..

— Я попросил Нуньеса, — признался я. — Сказал, что в СССР есть традиция — без этих двух салатов Новый год не Новый год. Он передал шеф-повару. И мы же с тобой обсуждали то что Новый Год должен быть с оливье

Ольга Заварова засмеялась:

— Господи, оливье! Настоящий оливье! — Она тут же положила себе щедрую порцию. — Слава, ты гений.

— Это что? — спросила Мишель, с подозрением глядя на салат.

— Русский новогодний салат, — объяснила Катя. — Без него у нас праздник не праздник. Картошка, морковка, горошек, яйца, солёные огурцы, — я наколол на вилку парочку кусочков и попробовал. Бочковые! ну надо же! — колбаса и майонез.

— Майонез? — Мишель поморщилась. — С картошкой?

— Попробуй, — сказал Гарри, который уже наложил себе полную тарелку. — Это похоже на американские картофельные салаты, — он закинул в рот салат и выдал вердикт, — только лучше.

Мишель осторожно попробовала. Задумалась. Попробовала ещё.

— Странно. Но… вкусно. Очень сытно. Мне такое нельзя.

Испанские жёны смотрели на оливье с недоумением. Для них это было что-то совершенно инопланетное, салат из варёных овощей с майонезом посреди их хамона и морепродуктов. Но некоторые всё же рискнули попробовать. Реакция была разной — от интересно до это преступление.

Шустер попробовал крабовый салат, кивнул одобрительно и положил себе добавки. Немцы, видимо, ближе к русской кухне, чем испанцы.

— В следующем году попроси их сделать холодец, — шепнул мне Заваров. — Вот тогда посмотрим на их лица.

— Не хочу доводить до международного скандала.

Катя сидела, ела оливье и улыбалась. Маленький кусочек дома посреди Барселоны. Маленькая традиция, которую мы привезли с собой.

* * *

К половине двенадцатого оркестр заиграл громче, танцпол заполнился. Катя вытащила меня танцевать, медленный танец под что-то из репертуара Хулио Иглесиаса. Я танцевал плохо, она знала это, но ей было всё равно. Она