Избранный. Часть 1 – Тихомирье - Сергей Нижегородцев

Но тут же радужные мечты рассыпались осколками, больно впиваясь в сердце. Нет, ничего не будет как прежде. Он больше не сможет поддержать их разговор – его речь стала неразборчивой, каждое слово давалось с трудом. Он не сможет взять Забаву за руку, не сможет хлопнуть Ждана по плечу. Они будут говорить, а он – лишь слушать, не в силах ответить так, чтобы его поняли.

Горькая правда обрушилась на него: он уже стал призраком в мире живых. Тенью того Всеслава, которого они знали. Телом без возможности действовать, голосом без возможности говорить.

Комок подступил к горлу, мешая дышать. Всеслав сжал зубы, борясь с подступающими слезами. Нет, он не позволит себе этой слабости. Достаточно того, что он не может контролировать своё тело – но свой дух он не отдаст отчаянию.

И всё же боль была слишком сильна. Мысль о том, что он стал живым мертвецом для окружающих, пронзила его острее любого ножа.

Вечер подкрадывался к Тихомирью неспешно, окрашивая небо в густые багряные тона. Всеслав ощущал смену времени суток по меняющимся теням на стенах избы и приглушенным звукам, доносившимся с улицы. Деревня оживала иначе, чем днем – более интимно, с особым ритмом вечерних забот.

Он напряженно вслушивался в каждый шорох за дверью, каждый звук шагов на тропинке. Сердце предательски ускоряло бег всякий раз, когда кто-то проходил мимо их двора.

– Сегодня точно придут, – шептал Всеслав в пустоту комнаты. – Забава обещала…

Надежда и отчаяние сменяли друг друга, как волны прибоя. Вот сейчас скрипнет калитка, раздадутся знакомые голоса – и комната наполнится жизнью, а не только его тяжелым дыханием.

С улицы донесся взрыв смеха – молодежь собралась у колодца, как это бывало каждый вечер. Всеслав знал эти голоса. Раньше он сам был там, в центре внимания, рассказывал истории, которые заставляли девушек визжать от страха, а парней – завистливо хмыкать.

Звонкий девичий смех прорезал вечерний воздух – Забава? Всеслав напрягся, пытаясь приподнять голову. Нет, не она. Просто похожий голос.

Боль разочарования оказалась острее, чем он ожидал. Не придут. Ни сегодня, ни завтра. Зачем им проводить вечер с калекой, когда можно веселиться у колодца, петь песни, рассказывать байки?

Солнце окончательно скрылось за горизонтом. Смех и голоса постепенно стихли, уступая место вечерней тишине. Только сверчки нарушали безмолвие своим монотонным стрекотанием, да изредка доносился лай собак.

Тишина обрушилась на Всеслава тяжелее любого камня. В этой тишине каждая мысль звучала оглушительно громко, каждое воспоминание превращалось в острый нож, вонзающийся в сердце.

Последние лучи заходящего солнца пробивались сквозь щели в ставнях, рисуя на стене золотистые полосы. Всеслав смотрел на этот свет, не отрываясь. Свет с улицы, из другого мира – мира движения, смеха, жизни. Мира, который продолжал существовать без него.

Каждый солнечный луч, каждый отблеск напоминал ему о том, чего он лишился. О беге наперегонки до озера, о танцах на праздниках, о прыжках с Орлиного Выступа. О простой радости шагать по лесной тропе, чувствуя под ногами мягкий мох.

Время застыло. Минуты растянулись в часы, часы – в вечность. Всеслав лежал, неподвижный как камень, и только глаза его были живыми, следя за медленно гаснущими полосами света на стене.

Комната погрузилась в сумерки. Всеслав лежал, вслушиваясь в тишину, нарушаемую лишь потрескиванием догорающих углей в печи. Мать давно ушла спать, оставив его наедине с мыслями, которые кружили подобно воронам над полем битвы.

Никому. Он никому не мог объяснить того, что творилось внутри. Эта печаль была не просто чувством – она стала физической сущностью, заполнившей каждую клетку его тела. Она текла по венам вместо крови, дышала его лёгкими, билась в сердце вместо него самого.

Всеслав прикрыл глаза. Сколько времени прошло с тех пор, как он упал? Два месяца? Целая вечность. Два месяца абсолютного бессилия. Два месяца наблюдения за тем, как рушится всё, к чему он стремился.

Великий воин, о котором будут слагать песни? Защитник деревни, о котором заговорят в дальних землях? Муж Забавы, отец сильных сыновей?

Всё рассыпалось прахом.

Холодный ночной воздух проникал сквозь щели в ставнях, но Всеслав едва ощущал его прикосновение к лицу. Ниже шеи его тело превратилось в чужую, неподвластную ему территорию.

Но что-то внутри – глубоко-глубоко, где не могла достать даже самая чёрная печаль – вдруг шевельнулось. Крошечная искра, почти невидимая в окружающей тьме.

Не сдаваться.

Эта мысль пришла неожиданно, но с такой силой, что Всеслав едва не задохнулся. Он вспомнил рассказы деда о воинах, которые, даже лишившись руки или ноги, продолжали сражаться. О знахарях, потерявших зрение, но научившихся видеть травы сердцем. О старом волхве из соседней деревни, который, даже прикованный к постели, продолжал предсказывать судьбы и толковать знамения.

Всеслав с усилием повернул голову к окну. Сквозь щель в ставнях виднелось серое ночное небо, затянутое облаками. Такое же серое и неопределённое, как его будущее. Но где-то там, за этой пеленой, скрывались звёзды.

Что, если его испытание – это не конец, а начало чего-то иного? Что, если боги не отвернулись от него, а просто указывают путь, которого он раньше не видел?

Эта мысль была хрупкой, как первый лёд на озере. Но она была. И Всеслав решил держаться за неё изо всех сил.

Глава 2

Всеслав закрыл глаза, позволяя памяти унести его прочь от неподвижного тела, от тесных стен избы. Под веками возникло озеро – их тайное место, скрытое от деревни густым ольшаником и невысоким холмом. Вода там всегда была прозрачной, словно слеза, с песчаным дном, на котором играли солнечные блики.

Он почти физически ощутил запах нагретой солнцем травы, свежесть воды и терпкий аромат сосновой смолы. Вот они втроём стоят на берегу – он, Ждан и Забава. Ждан, как всегда, хвастается, что первым доплывёт до противоположного берега.

– Эй, медведи! Кто последний – тот девка! – Ждан срывается с места, с разбега влетая в озеро.

Брызги разлетаются во все стороны, сверкая на солнце, словно драгоценные камни. Всеслав видел, как капли оседают на волосах Забавы, превращая их в украшенную самоцветами корону.

Забава не торопится. Она всегда входит в воду медленно, плавно, словно русалка, возвращающаяся в родную стихию. Сначала по щиколотку, потом по колено, осторожно опуская ладони на водную гладь.

– Холодная, – её голос звенит в воспоминаниях Всеслава чище любого ручья.

А потом она вдруг ныряет одним