Кондитер Ивана Грозного 2 - Павел Смолин

за него слать и нечего. Клим, сын Игнатьев, человек боярского происхождения. Род их зовется Телепнёвы, и он знавал несоизмеримо лучшие годы. Ныне величие его в упадке: состояние предков промотано еще дедом Клима, имевшим неприятную склонность к азартным играм. Финальным аккордом на пути падения рода стала гибель действующего главы, Игната, под Казанью в прошлом году. Бесславно погиб, не успев новых земель выслужить, да еще и двух коней последних за кампанию «слить» умудрился.

Теперь знатность рода — единственный оставшийся у них актив при полном отсутствии бабла. Так бывает, и мотивация Клима предельно понятна: он видит во мне шанс подняться туда, откуда угораздило свалиться его горе-батюшку. То есть — вернуть роду былое величие и статус. Крохотное имение на Север от Москвы у них есть, но прокормиться с него затруднительно даже без необходимости поддерживать «понт боярский».

Двадцать восемь лет Климу Игнатьевичу. Высок — почти на голову меня выше. Худ — «горячих» выписать неподготовленному человеку может спокойно, ибо обладает полным спектром навыков выходца из воинской аристократии, но такая вот у него конституция: как ни «качайся» и не жри, без богатого пласта опыта наращивания бесполезных мышц людьми будущего плотнее не станешь. Хорошо, что Климу оно и не надо — как и положено средневековому русичу, о размере бицухи ключник беспокоится в последнюю очередь.

Выправка и манеры под стать происхождению, а вот одёжка подкачала — ко мне приехал в латаных, перешитых шмотках с отцовского (а Игнат был шире и ниже) плеча. Ключник для поместья человек важнейший, поэтому я выдал ему нарядный кафтан из доброго сукна — это под низ — а сверху зимою Клим носит волчий тулупчик, волчьи меховые штаны и заячью шапку: так даже я одеваюсь, поэтому боярский сын не комплексует. Компенсируется дешевый мех полноценным кожаным ремнем с искусно выполненной из меди бляхой. На ремне — сума, чехольчик для стила и угольного «карандаша», и мое ноу-хау: сшитые в блокнот и оснащенные тонкой деревянной обложкой берестяные листы.

Русая борода аккуратно расчесана и подстрижена, лицо и глаза демонстрируют всему миру пессимизм, но они же глаголют и об уцелевших несмотря на череду неудач амбициях. Умный настолько, что порой аж некомфортно — а ну как «подсидит»? На лету схватывает всё, в голове запросто трехзначные числа гоняет с разными знаками, но, к сожалению, амбиции у него есть, а вот с инициативой скудно. Наследие непростой жизни — все новое однозначно приведет к проблемам, поэтому я использую Клима еще и для тренировок переговоров с вредным потенциальным партнером.

А еще у него есть реальный управленческий опыт — четыре года служил в Поместном Приказе. Зарплата там не то чтобы хорошая, но некоторое количество подарков Климу приносили. Меня это не пугает — немножко коррупции есть всегда и везде, а вести дела честно ключник мне поклялся. Технически провороваться может, но зачем боярскому сыну так унижаться, если есть предельно реальная возможность честно подняться?

— Как добрался, Афанасий? — оказал Клим купцу милость вопросом, снял варежку и протянул руку за спину.

Его слуга, шестнадцатилетний смуглый (татарчонок, но наш, православный) Артемий с поклоном вложил в руку хозяина другой «деревянный блокнот». Нервно косясь на переданную им самим ключнику вчера вечером сметную книгу, купец ответил:

— С Божьей помощью мирно добрались, Клим Игнатьевич.

— Добро́, — вяло порадовался тот и открыл блокнот. — В дороге среди ночи что ль книгу сметную писал али перо у тебя кривыми лапами писано? — показал нам.

Почерк далек от каллиграфического, кляксы щедрой рукою разбросаны по листу, буквицы частично оплыли и размазались, но «цифири» выведены крепко, солидно-округло и четко, всем видом демонстрируя честность Афанасия.

— Неряшливо, — поддержал я авторитет Клима. — Но сходится же?

— Сходится, и цены хороши, дело наш купец ведет крепко, — признал боярский сын.

Простоватый в силу средневекового бытия купец от простенького «кнута и пряника» приосанился и расплылся в довольной собою — не путать с «самодовольной»! — улыбке:

— Прости холопа твоего косорукого, Гелий Далматович, — изобразил виноватый поклон. — Впредь как пред иконою писать стану!

— До сего такое ж говорил, — скептически заметил Клим. — И до того, и на исходе осени дважды.

— Виноват, Клим Игнатьевич, — обратил Афанасий печальный лик в землю. — Грешен, дрожит рука проклятая, но не из небрежности, а от одного лишь истового рвения.

К этому моменту мы миновали обитель Клима — «приказную избу», простую избу-пятистенку с нормальной конечно же печкой, рабочий «барак», десяток «домиков» уборных, одну большую «общую» баню и добрались до обнесенного забором из «горбыля» деревянного склада, сложенного из мощных бревен и оснащенного дубовой, укрепленной сталью, дверью. Двое дружинников всегда на страже в специальных, оснащенных смотровыми окошками (задувает, но что поделать) будках из стрех стен и навеса. Раз в четыре часа меняются, чтобы не болели.

Перед тем как войти в прорезанную в правой воротине калитку, мы при помощи Артемия и казенного здешнего веника смели снег с валенок. Калитка открылась, уронив на выложенный досками пол склада пятно света, который позволил нам увидеть пяток сильно фрагментированных крысиных трупиков.

— Ай молодцы какие! — похвалил я живущих на складе пушистых хищников.

Молочка принести потом велю — заслужили.

— Добрая работа, — похвалил и Клим.

Лари для хранения сыпучих продуктов, стеллажи для бутылей, кувшинов, ящиков и сундучков, закрывающиеся от мышей короба для мешков — склад тоже строился не без моего пригляда.

Вот тут — телеги, вчера, при севшем солнышке, разгружать не стали. Имеются и грузчики: Григорий, Семен да Потапий. Последний в караване Афанасия на полную ставку трудится, а двое первых — местные.

— А этот где? — недовольно заметил «недостачу» потребного персонала Клим.

— Нехорошо первый рабочий день начинает, — согласился с ключником я. — Запомним, но шанс дадим — рекомендации хорошие.

На сотню помещицкую вкалывал «выписанный» из Москвы кузнец, арматуру ковал. Не один приехал, а с парочкой подмастерьев.

— Ох, грехи мои тяжкие! — с многообещающем пыхтением ворвался в склад дородный широкоплечий «дворф» с аккуратно расчесанной и постриженной, но испорченной подпалинами бородой.