В Россию с любовью - Сергей Анатольевич Кусков

Сделала паузу, передохнула — устала «воспитывать».

— Я сейчас серьёзно, мне совершенно не нравится, что пришлось так делать. Пожалуйста, не пытай меня! Я не какая-то салемская шлюха, которой нравится унижать и подчинять! Я просто хочу тебе добра. Просто прими этот мир и себя в нём, и закончим с этим.

Я молчал.

— Я серьёзно. Я не злая. Вставай, Саш. Скажи, что должен, и вставай — пошли в медблок и к Ксюше — она быстрее залечит.

Я приподнялся. На четвереньки — как смог. Кровь не то, что хлестала, но я был весь в ней, и это ерунда. Пара порезов да расквашенные губы — просто смотрится зловеще. Отбитое тело, снова превращённое в синяк — тоже неприятно, но и тут не страшно, жить буду. Ибо била Женя не сильно, любя. Рука с, возможно, выбитым суставом? Доктора вправят, а Ксюша залечит. Она, как понял, и не такое может, а когда вырастет — пипец какой станет. Но бессилие… Кажется только теперь, на третий месяц нахождения здесь, я, наконец, осознал, почему он ушёл.

«Они любят тебя. Им будет плохо без тебя».

Ибо да, и правда любят. Это не ложь, отнюдь.

«Если такой умный — иди вместо меня сам. Посмотрим, как справишься…»

Вот почему! Потому, что ЭТО — сестринская любовь и забота. Как же тогда выглядит нелюбовь? Как же тогда выглядят массачусетские хипповские коммуны?

— Повторяй! — взяла меня Женя за шкирку и немного приподняла. — Я — мужчина!

— Я — мужчина… — произнёс я, а рука в этот момент нащупала металлическую вилку, лежавшую рядом с коленом. Женя была поглощена процессом воспитания и не заметила этого.

— Я должен подчиняться своим женщинам.

— Я должен подчиняться своим женщинам… — прилежно проговорил я, усыпляя бдительность.

— Вначале — матери и сёстрам.

— Матери и сёстрам!..

— А после жене и её роду.

— А после жене и её роду…

— Молодец, Александр! Можешь же, когда хочешь! — Она меня отпустила, и я воспользовался моментом и грохнулся рядом на пол, немного разворачиваясь — чтобы под руку было ударить. — А теперь обещание: «Я, Александр Годунов!»

— Я, Александр Годунов…

— Торжественно обещаю!

— Торжественно обещаю!..

— Слушаться своих сестёр!

— Слушаться сестёр и носить их на руках, — самостоятельно, вложив в голос всю оставшуюся иронию, продолжил я. — Делать им расслабляющий массаж ступней, ног, спины, а персонально своей средней сестре Евгении — делать кунилингус по первому её требованию, ибо не виноват, что она — извращенская натура и возбуждается от таких мыслей, особенно когда Ани рядом нет.

— Что ты несёшь, придурок? — потеряла Евгения контроль, хмурясь, и этого шанса я как раз и ждал.

— Гори в аду, ведьма!

Ж-ж-жах!

Да, всего лишь вилка. Максимум — оставит колотую рану, да ещё не такую глубокую, как хотелось бы. Ибо не нож, высота зубцов невелика. Но зубцы вилки рвут плоть, тогда как лезвие ножа мягко разрезает, и неизвестно, что хуже. И да, я всё понимаю — она меня сейчас убьёт, не питаю иллюзий. Но эта сука от удара вилкой со всей дури в икроножную будет хромать всю оставшуюся жизнь! Ну, по крайней мере я на это надеюсь. А больше… А не сделаю я ей ничего большего. Да и чёрт с ним — Саш, я иду! Догоняю! У тебя и впрямь дерьмовая семья и гнилостная какая-то у них любовь. Подожди малёха, дальше вместе пойдём, братишка!..

Ор. Её ор. Ибо пробив тонкий подол (платья местные леди носят в пол, но слава богу без кринолина), вилка вошла чётко куда надо, моя рука не дрогнула. Затем последовал удар сверху, прибивший меня к полу — словно мешком с картошкой огрели.

— Не-е-е-е-е-сме-е-е-ей! — А это крик Машки откуда-то издалека, мне уже было всё равно зачем и откуда. Затем горный обвал, навалившийся сверху, выбивающий дух… И Женькины глаза, в которых я увидел свою смерть. Сияние фигуры в её руке, сводящее с ума своей мощью и яркостью… И взрыв. Нет, не в меня — рядом. Каким-то боком я это смог, успел понять. От которого меня смело взрывной волной, усиленной естественными поражающими элементами — крошевом и щепками от разбитого в хлам пола и паркета.

Глава 9

Символ вечности

Глава 9. Символ вечности

— А мы в прошлом или будущем? — спросила Алиса.

— Мы в #опе, — ответил Кролик.

— А #опа — это настоящее или будущее? — спросила Алиса.

— А #опа у нас — символ вечности!

(из Интернета)

Не срослось. Видно, в другой раз. Что другой раз будет скоро — не сомневался.

Так или иначе, первое, что я помню после случившегося, была Боль. Не так, БОЛЬ!!! Болело всё — слабо сказано, но больше всего пылало лицо, из которого бригада из четырёх человек, безбожно светя в лицо ярким светом, пинцетом удаляла щепки и разную гадость. Откуда знаю? Они сами об этом говорили.

— Терпи-терпи, царевич! — успокаивал знакомый голос Несмешного Людмилыча. Да бога ради, пусть будет несмешной — мне не жалко. Я смеяться как-то и не собираюсь. — Нельзя тебе общий наркоз. Под местным работаем. Говори, вот так чувствуешь?

Да #лядь, конечно чувствую! Какого #ера тут делаете? Убейте сразу — и дело с концом! Там Саня уже заждался. Стоит, морда наглая, смотрит на меня, ухмыляется. А ведь вначале я стоял и ухмылялся с него, с видом превосходства, когда пытался его уговорить вернуться, а он ни в какую. Теперь его очередь смеяться.

А с другой стороны, я жив. Реально жив! А значит готов к бою. «Сбит с ног — сражайся на коленях, идти не можешь — лежа наступай»(1), как сказал дядя Вася, но не сам, а устами прапорщика Прохоренко, который любил их цитировать перед нами, слонами (2). И там же: «Сесть в седло — достаточно и задницы, а чтоб удержаться в седле, нужна еще и голова, головой работаем, салаги! Головой! Этим десантник отличается от мабуты колхозной». Палсаныч, помню! В другом мире, но тебя, гниду, и тут помню! Хотя зла не держу — ни на что зла не держу, я добрый. Да, я не Саша. И уже то, что не сдался там, откуда ушёл он, означает, что будет сложнее, но шансы есть.