Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

обеззараживающее средство, рулон марли и марлевые салфетки всевозможной величины. Срезав при помощи нашедшихся здесь же небольших ножничек пропитанную кровью ткань, он смазал лиловым снадобьем рваную рану, оставленную клювом белоглавого на плече, и со второй попытки сумел надежно перевязать ее. С прискорбием оценив урон, нанесенный рубашке, он обнаружил, что птичьи когти изрядно расцарапали грудь и живот. С каким же облегчением он промыл и смазал мазью длинные царапины, сумев пустить в ход не одну – обе руки!

Отертая о ризы блевотина засохла на черной ткани неаппетитными желтоватыми мазками. Сняв ризы, Шелк тщательно отстирал их в лавабо, выжал, разгладил, насколько сумел, высушил меж двух больших полотенец, оделся и внимательно осмотрел себя в зеркале. Что ж, если свет не слишком ярок, а смотрящий не слишком придирчив, пожалуй, сойдет…

Вернувшись в будуар, он присыпал испятнанный кровью ковер порошком наподобие пудры, обнаруженным на туалетном столике.

– Весьма интересно, сударь, – заметил смотритель, наблюдавший за ним как ни в чем не бывало.

– Благодарю, – откликнулся Шелк, защелкнув пудреницу и вернув ее на прежнее место.

– Неужели пудра обладает очищающими свойствами? Я о сем даже не подозревал.

Шелк отрицательно покачал головой:

– Если и да, мне о таковых неизвестно. Это только затем, чтоб кляксы не бросались в глаза и не встревожили тех, кто может сюда войти.

– Весьма умно, сударь.

– Сумел бы придумать что-либо лучшее, не стал бы мусорить, – пожав плечами, пояснил Шелк. – Помнишь, когда я вошел, ты сказал, что ты вовсе не бог? Разумеется, я это знал. У нас в… в палестре, где я учился, тоже имелось стекло.

– Не угодно ли тебе, сударь, поговорить с кем-то еще?

– Пока нет. Речь не об этом. В те времена я однажды удостоился позволения воспользоваться нашим стеклом, и меня… впрочем, не одного меня, всех нас – помнится, некоторые обсуждали это как-то под вечер… весьма поразило, насколько стекло схоже со Священным Окном. Схоже во всем, кроме, конечно, величины: размер у всех Священных Окон один, восемь на восемь кубитов. Ты с ними хоть сколько-нибудь знаком?

– Нет, сударь.

Шелк поднял с пола опрокинутый табурет и вновь подсел к столику.

– Еще разница в том, что при Священных Окнах нет смотрителей.

– Какая жалость, сударь.

– Действительно, – согласился Шелк, потирая двумя пальцами щеку. – Однако в Священных Окнах порой появляются бессмертные боги.

– Вот как?!

– Именно так, сын мой. Правда, я в жизни не видел ни одного, а обычные – то есть не облеченные саном авгура либо сибиллы – люди не могут видеть богов вообще. Голоса их слышат нередко, однако видят лишь коловращение красок.

Лицо смотрителя побагровело, словно кирпич.

– Вроде этого, сударь?

– Нет, нет, совсем непохоже. Я о другом. Насколько мне известно, люди, способные видеть богов, также видят вначале коловращение красок. Вихрь цветных пятен. С него-то и начинается теофания. Затем появляется бог, а после, когда бог исчезает из виду, в Окне на короткое время вновь возникает вихрь цветных пятен. Все это досконально, подробно описано Ручейником Правоверным почти два века тому назад. На протяжении долгого жития он стал свидетелем теофаний Эхидны, Тартара, Сциллы и, наконец, самого Всевеликого Паса, а сопутствовавшую богоявлениям игру красок назвал Священной Радугой.

– Поразительно, сударь, однако, боюсь, ко мне сие никак не относится. Позволь, сударь, я покажу, что делаю сам? Вернее сказать, что сам я проделываю очень и очень часто. Вот, полюбуйся.

Паривший посреди стекла лик смотрителя исчез, уступив место весьма симпатичному на вид человеку в черном. Рубашку его украшало множество прорех, под разорванной тканью белели марлевые повязки, однако Шелк узнал в этом человеке себя лишь после того, как шевельнулся, а человек в стекле точно повторил его движение.

– Это же… Неужели? – выдохнул он, подавшись к стеклу всем телом. – Нет, но…

– Благодарю, сударь, – с поклоном ответил его образ. – Всего лишь первая попытка… хотя, на мой взгляд, довольно успешная. В следующий раз должно выйти лучше.

– Будь добр, убери это. Поверь, я и без того сверх меры впал в грех тщеславия.

– Как пожелаешь, сударь, – покорно согласился его образ. – Я вовсе не имел в виду ничего непочтительного. Просто стремился продемонстрировать, каким образом чаще всего служу хозяйке. Не желаешь вместо себя самого взглянуть на нее? Показать одно из прежних ее подобий – дело вовсе не сложное.

Шелк покачал головой.

– Из прежних… а точнее, утраченных? Не стоит. Будь добр, вернись к обычному виду.

– Как пожелаешь, сударь.

Лицо Шелка в стекле утратило синеву глаз и смуглость щек, напрочь лишилось шеи с плечами, черты его сделались грубее, площе.

– Так вот, возвращаясь к разговору о божествах… несомненно, я рассказал немало того, что ты и так уже знаешь?

– Нет, сударь. О божествах, сударь, я не знаю практически ничего. На сей предмет посоветуйся лучше с кем-либо из авгуров.

– Тогда, сын мой, давай поговорим о смотрителях. Уж о них-то ты, несомненно, знаешь куда больше, чем всякий другой. В конце концов, ты сам – смотритель.

– Служба мне в радость, сударь.

– Значит, нам обоим весьма и весьма повезло. Когда я был у… в доме одного знакомого мне человека, обладателя такого же точно стекла, он вызвал смотрителя, хлопнув в ладоши. Это обычный способ?

– Да, сударь. Хлопок в ладоши либо легкий стук по стеклу, однако все мы, позволю себе признаться, безусловно, предпочитаем первое.

– Понятно, – пробормотал Шелк, кивнув собственным мыслям. – А другие способы есть?

– Правду сказать, мы появляемся при любом громком звуке, сударь, дабы проверить, все ли в порядке. К примеру, обнаружив в доме пожар, я немедля уведомлю о несчастье хозяина либо его мажордома, а также предупрежу об опасности гостей.

– А время от времени, – подхватил Шелк, – ты, надо думать, заглядываешь в эту комнату даже без вызова и безо всякого громкого звука, не так ли?

– Нет, сударь.

– То есть просто затем, чтоб проверить, все ли спокойно, ты здесь не появляешься?

– Нет, сударь. Уверен, хозяйка сочла бы подобное непозволительно грубым вторжением в ее личную жизнь.

– Войдя в эту комнату, – продолжал Шелк, – я, сколько мне помнится, не наделал никакого шума, достойного называться громким. В ладоши вовсе не хлопал, по стеклу не стучал, однако же ты появился. Коловращение красок… а затем в стекле возникло твое лицо. И вскоре после ты сообщил мне, что не имеешь с богами ничего общего.

– Ты затворил дверь, сударь.

– Крайне осторожно, – возразил Шелк, – так как совсем не хотел потревожить твою хозяйку.

– Весьма деликатно с твоей стороны, сударь.

– И тем не менее звук, изданный затворяемой дверью, вызвал тебя? Сдается мне, в таком случае ты должен откликаться практически на любой звук, пусть даже самый тихий.

– Я вправду не могу объяснить, что меня вызвало, сударь.

– И это, сын мой, наводит на определенные мысли.

Лицо смотрителя качнулось