Русский бунт. Интервенция - Алексей Викторович Вязовский

— Это еще не все⁈ Да сколько же у них этого дьявольского оружия!

Старый Фриц съежился в седле, утратил молодой блеск в глазах и в лице, в считанные минуты став тем, кем являлся — стариком, измученным болезнями. Все смотрели на него. Ждали решения, озарения. Генералы, офицеры, кирасиры из Garde du Corps, командиры ближайших полков.

— Притвиц, я погиб! — повторил Фридрих фразу, сказанную когда-то ротмистру гусар, спасшему короля от плена в битве при Кунерсдорфе.

Фон Шарнхорст понял, что король не в себе. Иоахим фон Притвиц командовал Жандармским кирасирским полком на левом фланге и был уже, вероятно, мертв или пленен казаками. «Фридриха нужно увозить, пока не поздно».

* * *

Первый залп «Катюши», пристрелочный, мы благополучно запороли. Ракеты легли с недолетом. Вот что нам мешало не весь пакет запустить, а лишь один-два снаряда? Поторопились. Зато потому, после внесения новых поправок, все пошло как по маслу. И кавалерия вовремя подошла и бросилась в атаку. Исполать тебе, «Ракетница»!

Чумаков мухой метнулся на левый фланг и блестяще распорядился немногим боезапасом стоявшей там ракетной батареи. Навел шороху и на правом крыле пруссаков. Рассеял, обратил в бегство. Уцелевшие поодиночке бросились к Висле. Все побросав, огромная масса людей кинулась в воду, и многие потонули. Сохранившие строй роты уходили на север к понтонной переправе, еще не зная, что ее захватили карабинеры из Каргопольского и Рижского полков.

Я выехал на гребень холма в сопровождении бодигардов и с удовольствием оглядел картину разгрома «военной машины» Фридриха Великого. Сзади подходили полки, выведенные из-под огня прусских «минометов». Скорым шагом, опережая всех, разбегались в цепь егеря. Одной конницей врага не добьешь. Будем гнать его и гнать, пока не рухнет от бессилия или не задерет лапки кверху. Мне как раз колонисты нужны целину в украинских степях поднимать.

Авангард пруссаков еще держался. Здоровяки-гренадеры в узнаваемых в высоких конических колпаках с белыми и желтыми щитками спереди, за которые их и прозвали «сахарными головами», сформировали каре и стали гибнуть под метким огнем конных егерей, занявших вершину линии холмов. На них бросились черные гусары смерти. К их ведеркам-мирлитонам была приделана длинная лопасть. На марше это узкая плотная лента с косичкой на конце накручивалась на мирлитон, а сейчас, в атаке, она развивалась подобно крылу за спинами скакавших гусарами.

Вот тут Петров, командир конных егерей, меня удивил. Вместо того, чтобы скомандовать отступление и продолжить выбивать легкую кавалерию издалека, он бросил своих егерей в сабельную рубку. Видать, надоели ему подначки, что у него в эскадронах не кавалеристы, а пехота на меринах. Пришлось срочно выдвигать вперед пехотные кареи.

Первыми мне под руку подвернулось московцы, бывшие легионеры. Им больше всех досталось от мортирок — глупая случайность, так бывает при слепой стрельбе по квадратам. Их командир, с забинтованной половиной лица, бледный, но решительный, вел их в бой, яростно сверкая уцелевшим глазом. Я припомнил, что генерал-майора Баннера сменил произведенный мною в бригадиры Кутузов. Неужели его все-таки нашла пуля, или он даже потерял глаз, и ходить ему теперь, как актеру Ильинскому в «Гусарской балладе», в черной повязке?

— Михаил Илларионович? Что с раной? Глаз цел?

Кутузов отмахнулся:

— Ерунда, ваше величество, висок осколком вспороло! Разрешите помочь конногвардейцам?

— Действуйте, но извольте выполнять мой приказ и зайти в глубину колонны! Офицерам запрещено мною геройствовать впереди строя.

— Колонны, строй каре! Кареи, ступай! Ступай!

Московцы, не теряя темп движения, за тридцать секунд перестроились в несколько каре и, перевалившись через гребень, устремились к конной свалке. Затрещали ружейные выстрелы.

— Атакуй! В штыки! Ура! — донеслось из поднятой лошадьми тучи пыли. — Достреливай! На оставших гусар между кореями! Бери в полон!

Пока московцы помогали конным егерям Петрова, пешие егеря устроили расстрел гренадерского каре, стоявшего ниже по склону. Одна за другой падали на землю «сахарные головы». Уцелевшие гренадеры смыкали ряды, их становилось все меньше и меньше, но они стояли!

Когда на ногах осталось не больше двух десятков, я приказал остановить стрельбу.

— Петров! Петров! А ну скачи сюда!

Подлетел Митька — в глазах дурнина, на кафтане прорехи от пистолетных пуль, погон с офицерской звездой оторвался. Но сам целехонек, и карабин за плечом на ремне болтается.

— Ты что устроил⁈ — заорал я на него. — Куда в сечу полезли⁈ Эх вы, гвардейцы!

Петров вжал голову в плечи. Молодой, ветер в голове… Но лихой! Сущий демон войны!

— Пошли кого-нибудь к гренадерам с белым флагом. Пусть скажет, что русский царь уважает храбрецов и дарит им жизнь. Могут с оружием и знаменем покинуть поле боя.

— Нешто отпустишь? — вскинул поникшую виновную голову Петров.

— Врага своего нужно уважать не меньше, чем ненавидеть. Ступай и все иполни. А потом — охота…

— Преследовать? Это мы могем. Это мы завсегда.

— Вот и делай, что «могешь». А мы займемся трофеями.

Я в очередной раз оглядел поле боя и мысленно потер руки. Добыча нам досталась знатная или, как сейчас принято говорить, авантажная. Ружья, штуцера, кавалерийские пистолеты, пушки с удобными зарядными ящиками, амуниция, боеприпасы, боевые и упряжные кони, провиант — это сколько же новых полков пехоты и кавалерии можно собрать! Палаши, тесаки, скорострельные мушкеты с железными шомполами — все это ценится в Европе и считается лучшим в своем классе.

«Интересно, Фридрих уцелел? Мы закончили с войной, или он соберет новую армию, и мне придется брать Берлин?»

Ответ на этот вопрос я узнал не скоро. Старый Фриц погиб глупо и случайно. Его вывозили в Кенигсберг кирасиры, откуда он собирался продолжить войну с царем, когда отряд столкнулся со спешившими в Варшаву литовскими татарами. Эти оставшиеся верными приютившему их государству воины из-под Тракая напали из засады на походную колонну и засыпали ее стрелами. Одна, случайная, пронзила горло и прервала жизнь старика, которого при жизни называли Великим.

* * *

Изумленные варшавяне получили редко выпадающую в жизни возможность понаблюдать с крыш дворцов и с колоколен за сражением огромных армий в нескольких верстах от бастионов Праги. Все понимали, что от исхода этого сражения зависит их жизнь и судьба Речи Посполитой — нелегкая при любом исходе. Они не болели ни за русских, ни за пруссаков и открыто желали погибели и тем, и другим. Сообщения с крыш и смотровых площадок с нетерпением ждали внизу. Толпы стояли на площадях, настроившись на