Мгновение ока - Йоав Блум

все время откладывает процедуру; ловко собирает икеевскую мебель, но всегда остается один лишний винтик. Миллион вещей она могла бы ему рассказать, но снова придется ограничиться одним сюжетом, через призму которого он будет ее видеть.

– Давайте-ка я поделюсь с вами поучительной байкой, – предложила Равит. – Как-то вечером недалеко отсюда, меньше километра по прямой, шла по улице семнадцатилетняя девушка. Она возвращалась от подруги и думала, что вполне может выбрать эту дорогу, как делала уже десятки раз прежде. К тому же у нее имелся баллончик со слезоточивым газом, а значит, все было в порядке. Такая наивность…

Лицо Банкера помрачнело. Он посмотрел на Авигаль. Та тихо кивнула.

– Но у мужчины, который увязался за ней, были другие планы, и, когда он толкнул ее в один из грязных переулков, она не успела воспользоваться своим баллончиком. Она боролась с ним, еще как боролась. Но это не помогло. Он сотворил то, что хотел. И ее сопротивление только ожесточило его, сделало более непреклонным. Он бросил ее, потерявшую сознание, в этом переулке и исчез.

– Госпожа Гонен, я…

– Не называйте меня госпожой Гонен. Меня зовут Равит. – Она говорила с ним твердо, не отводя взгляда. – Три часа я пролежала там, пока меня не нашли. Несколько недель я провела в больнице, а потом годами проходила терапию. Я так и не стала прежней – и уже не стану. Его так и не нашли. Я дала подробное описание, составили фотороботы, обратились за помощью к общественности, задерживали подозреваемых. Ничего. Его не нашли до сих пор. Знаете, что теперь есть в том переулке? Камеры, которые производит моя компания. В том переулке и в куче других мест. Полгорода в этих камерах. Была бы моя воля – они висели бы по всему городу, в том числе здесь, у входа в это кафе.

Банкер сидел не шевелясь.

– Простите, – проговорил он.

Равит вздохнула. Вот поэтому она и просит, чтобы с внешним миром общался Миша. Журналисты сводят все к одному, объясняла она, в погоне за внешними эффектами. Для всех трех статей о ее компании, вышедших на данный момент, интервью брали только у Миши, сооснователя «Гоненот». Если бы интервью давала она, статья сводилась бы к набору штампов: история о нападении, рассказ о ее борьбе, о компании, которую она создала. Как будто все, что в ней есть, вся ее жизнь ограничивается этим событием.

Людям не понять. Впрочем, тут нет ничего нового. Когда к ней домой приходят гости, у входа их встречает миска кинцуги. Кинцуги – это японская техника реставрации разбитой керамики. Собирают все осколки, даже самые маленькие, склеивают их лаком, а трещины не маскируют, но, напротив, выделяют золотом. Разбитую вещь не выбрасывают. Трещину не прячут. Ее покрывают золотом, и трещина становится украшением. Годами Равит переживала, что это клише – выставлять на обозрение такие вещи, пока не решила, что расхожесть только подтверждает истинность. Ее миска кинцуги стоит у входа, чтобы каждый с порога уразумел: она не скрывает свои трещины – она золотит их, подчеркивает, любит себя такой, как есть. Эти трещины – свидетельство ее силы. Но не вся ее суть.

Она не рассказывает гостям, что символизирует миска. Кто знает, тому объяснения не требуются. Если возникают вопросы, она отвечает. Яэли все понимает. Эта девочка – лучшее, что вышло из ее брака с Иланом (может, единственное хорошее); она видит в Равит не генерального директора и даже не разбитую миску с золотыми швами, а просто маму. И когда гости спрашивают, почему в любимой маминой миске кинцуги лежат драже «эм-энд-эмс», Яэли улыбается и говорит: «Потому что миска – это просто вещь, одна из множества других».

– Мы много делаем, чтоб нашими технологиями не пользовались во зло, – сказала Равит. – Не продаем ничего диктаторским режимам, вставляем в договор пункты, на которые не решается ни один конкурент. Но что в итоге? Если благодаря нам хоть одна девушка не пострадает на пустынной улице, хоть одного преступника поймают, я буду спокойно спать по ночам. И если машина времени профессора Бренда поможет предотвратить еще больше нападений и поймать всех этих ублюдков – отлично, я первая встану в очередь, чтобы финансировать ее. Ясно вам?

Банкер кивнул и посмотрел на Авигаль: «Возможно, лучше тебе с ней говорить».

– Мы приносим свои извинения, – подключилась Авигаль. – В наши намерения не входило предъявлять вам обвинения. Мы просто пытаемся получить информацию.

– О машине времени профессора Бренда?

– О самом профессоре Бренде. Он убит, – сказала Авигаль.

Равит замерла.

– Убит? – наконец переспросила она.

– Да, – подтвердил Банкер. – В своем кабинете. Это было в новостях.

– Я… стараюсь слушать новости как можно меньше. Мне от них плохо. Может, когда выборы пройдут, начну снова… – Она замолчала.

Авигаль и Банкер дали ей время переварить информацию.

– И как… что… чем я могу вам помочь? – наконец произнесла она.

– Если вас не затруднит, вспомните, пожалуйста, что происходило, пока вы были там. Может, вы подметили нечто в отношениях профессора с Бени? Не упоминал ли Бени о ком-то, кто хочет навредить Бренду?

– Нет-нет, – ответила Равит уверенно. – Мы почти не говорили о Бренде. Бени хотел показать мне временной портал – это было частью странного ритуала его ухаживаний. Между ним и профессором не происходило ничего подозрительного.

– Вы воспользовались машиной?

– Да.

– А не пытались вернуться к тому прискорбному событию, чтобы… его предотвратить?

– Прошлого изменить нельзя – с ним можно только смириться, – мягко возразила Равит, как будто объясняла это уже в тысячный раз. – Жизнь дает нам то, что дает, и иногда наносит незаживающую рану. Все, что мы можем сделать, – это решить, как на это реагировать. А теперь, с вашего позволения, если у вас больше нет вопросов, мне пора идти.

В двух улицах отсюда находится место, где понимают: случившееся с ней – лишь одна вещь из множества других. Женщины там знают, кто она такая, но это не важно. Разговоры, которые они ведут, смешные истории, которые рассказывают, советы, которые она дает им, а они ей, – все исходит из понимания, что человек не определяется чем-то одним. Равит осторожничает, даже не отмечает эти встречи в своем ежедневнике, старается беречь их, сохранять место встречи в тайне. После них она всегда сидит в этом кафе, быстро проверяет почту и шлет указания, прежде чем вернуться в офис или поехать на встречу в другой конец города. Она могла бы и об этом рассказать детективам, но они усмотрели бы здесь только один аспект истории, который уяснили себе о