Фаворит. Русские не сдаются! - Денис Старый

— Вот, герцог сказывает, что вы, господин унтер-лейтенант, славный воин, что смогли вдвоём со своим сержантом противостоять в честном бою троим славным французским рыцарям, — сказал полковник Лесли, и я чуть в осадок не выпал. Герцог? [Эммануэль-Фелисите де Дюрфор де Дюрас унаследовал титул герцога от своего отца, маршала Франции, в 18 лет, и служил, долгое время в армии в разных чинах, даже был мушкетёром].

Ну да, я понял, что у него уж слишком длинное имя. Но чтоб целый герцог? Это же, должно быть, очень важная персона. Из того, что я знаю, титул герцога носили люди как бы не королевских кровей. Да, к восемнадцатому веку многое уже поменялось. Но герцог… Это как в России сиятельный князь, или даже больше.

— Что? Он не сказал вам, что герцог? — спросил Миних, и я впервые увидел, что этот человек умеет улыбаться.

Я бы, впрочем, не поручился сейчас, что мой пленный ничего такого не упоминал, ну да кто для красного словца, будучи пойманным, не пытался бы приписать себе титулов? Опять это влияние прошлой жизни. В этом времени вряд ли кто-то станет называть себя герцогом, за это можно очень больно получить.

И вот теперь этого герцога повели, или даже сопроводили, из шатра русского командующего. А он, Эммануэль, этот недобитый мной, лишь раненый в руку… казалось, что рот порвёт, так улыбался — наслаждался, паразит, моим замешательством.

И откуда во мне стало вот это появляться? Ну герцог! И что? Таких мой дед, да и отец к стенке ставили во время революции. А я тут поплыл. Или я — уже не такой уж и «я»? Время и обстоятельства довлели и воспитывали во мне другого человека? Не хотелось бы. Мне моя идентичность дорога.

— Действуйте! — генерал-фельдмаршал Миних вновь перешёл на немецкий язык. — Как только вы, унтер-лейтенант, пришли с новостью о казне Лещинского, то уже поставили всех нас в неловкое положение. Матушькья императрицья оценит. Идите же и возвращайтесь с викторией! А я прикажу пошуметь в назначенное время да ложный штурм учиню, дабы отвлечь поутру поляков с французами. И без того думал это делать. И все равно… Вы поставили меня в неловкое положение.

Миних не стал объяснять, почему это я его поставил в неловкое положение, и спрашивать не представлялось возможным. Но я и так понял. Узнает императрица, что был шанс взять казну самозванца Лещинского, и если при этом генерал-фельдмаршал ничего не станет предпринимать, а даст деньгам спокойно уплыть во Францию — осерчает. Не думаю, что Анна Иоанновна будь сколько-нибудь разбирается в военном деле, чтобы принять оправдания на этот счёт. Нельзя не реагировать, нельзя не попытаться что-то сделать.

А вот в том, что деньги государыне нужны, в том числе и для двора, она понимать должна. И, как мне кажется, денег в России сейчас не настолько много, чтобы брезговать казной поляков.

— Ещё раз обсудим манёвры и станем готовиться, — сказал мне полковник Юрий Фёдорович Лесли, когда мы вышли из шатра командующего.

Что ж… Повоюем. Во славу Отечества, да чтобы приехать в Петербург уже с каким-то багажом славы и почёта. Мало ли что меня там ждёт, да и какие отношения у моего реципиента с командованием Измайловского полка, где я и служу. Ну да это — будущее, а пока — война!

Подготовка длилась все оставшееся время. Не люблю такие быстрые операции. Но уже завтра фрегат может уйти в море, и всё… Смысла рисковать почти что и не будет, если не брать казну Лещинского. Поэтому важно выполнить задачу уже этой ночью, ближе к утру.

Конечно же, информацию француза проверили. По крайней мере, трех бойцов отправили посмотреть, стоит ли французский фрегат там, где его локализовал француз. Стоит. Так что будет казна, или нет, но фрегат можно пробовать топить.

— Вот… вторым офицером к вам лейтенант Данилов. Головной, лицо начальствующее — вы, унтер-лейтенант. Ваша задумка, вам и начальствовать, — ошарашил меня решением полковник Лесли.

— Ваше превосходительство! — прошипел тогда лейтенант. — Вы нарекли меня начальствовать тем делом.

— Чем слушали вы, лейтенант? Сумневаетесь? Приказы мои под сомнение подводите в присутствии иных чинов? Напомнить про милость мою и како же я сам подставлялся под опасности, дабы только вас выгородить? — полковник вдруг разъярился не на шутку.

— Я понял все, ваше превосходительство, — сквозь зубы процедил Данилов. — Век благодарен буду и Бога молить за ту милость.

Да что же он такого сделал, что ему все поминают, упрекают, а он теряется да покоряется? И при этом…

— Сие ничего не меняет. Службу я сослужу и чинить ненужностей не стану. А дуэли быть! — сказал мне Данилов, когда улучил момент, а полковник Лесли отправился отбирать две сотни лучших своих бойцов.

— Не стоит мне напоминать, память у меня хорошая. Но готов на время вылазки забыть обо всем, чтобы не ссориться, а справную службу сослужить, — сказал я и стал раздавать приказы.

Нужно провести хоть какое-то боевое слаживания, да о сигналах договориться.

* * *

Лес на левом берегу Вислы, западнее Данцига

9 июня 1734 года. Раннее, предрассветное, утро.

— Хрст! — тишину в лесу разорвал звук треснувшей палки.

— Кашин, екарный ты бабай! — шепотом выругался я, уже даже не оборачиваясь, на слух понимая, кто шумит в лесу.

— Прощения просим, — шепотом, вновь и вновь извинялся служивый.

Я уже как-то спрашивал, почему мой сержант будто бы боится леса. Ну или никак не может договориться с Лешим, чтобы Хозяин леса не подставлял сержанту палки под ноги. Кстати, ведь все мои солдаты в это верят — в Лешего, пусть и яро крестятся, когда о духе леса речь заходила. Неискореним из человека русского дух язычества.

Кашин родился, да и большую часть своей жизни провел под Самарой. Его стихия — Степь, Дикое Поле. Ну а как известно из истории, Лес и Степь — это день и ночь, это извечные враги. И, между прочим, решающее противостояние для России вот-вот грянет. Оттуда, наверное, и чуть раскосые глаза Кашина, как и его волосы цвета воронова крыла.

Но отказаться от сержанта, лучшего бойца в моем отряде, я не мог. Это в лесу он словно слон. А на равнине так