Спасти СССР. Реализация - Валерий Петрович Большаков

Гжегож развалился в кресле напротив монументального стола, но вел себя корректно, без напускной шляхетской нагловатости.

— Мне нравятся и ваши концепции, мистер Бжезинский, — неторопливо заговорил он, — и общая стратегия. Вы не кидаетесь на Советский Союз и его сателлитов в неумной манере «ястребов», а ведете собственную… м-м… «Большую Игру».

— Я предпочитаю называть это действо «Великой шахматной доской», — скупо улыбнулся хозяин кабинета. — Американцы просто обязаны выигрывать партию за партией, но для этого требуются гроссмейстеры… А, вообще, если уж говорить о генезисе ситуации, то начать надо, как минимум с провозглашенной, в качестве внешнеполитической концепции Линдона Джонсона, общей стратегии — «Политики Наведения Мостов», сформулированной при активном участии вашего покорного слуги. Помнится, госсекретарь Дин Раск четко определил главную цель такой политики: «мирными средствами поощрять в коммунистическом мире эволюцию к открытым обществам». Ну-у… На тот момент эта идея представлялась истеблишменту, в целом, удачной заменой непрерывной и всё более дорогостоящей военно-технической гонки. Всё более фееричной по своим основным и сопутствующим научно-техническим результатам, но не позволявшей рассчитывать на значимый прогресс собственно общества США. Тогда это представлялось важным, наиболее адекватным и в правящем сообществе США, где «имплементация во власть» значимого числа университетских кадров не оставалась без последствий в экспертных сообществах — и в гражданском, и даже в военном, изрядно взбаламученном Робертом Макнамарой и его командой «Мудрых детей». А последовавший за этим Вьетнам и Чехословакия, в целом, выступили весьма показательными натурными экспериментами, скорее убеждавшими в правильности такого подхода, чем требовавшими пересмотра в пользу более жесткой конфронтации. Даже во влиятельных околовластных кругах СССР началось движение в направлении… ну, не то чтобы согласия с «идеей конвергенции» как таковой, но во всяком случае — принятия ее за основу обсуждения глобальных перспектив человечества. В первую очередь — движения к либерализму.

На минутку зависло молчание. Советник президента по нацбезопасности и его гость словно обдумывали ветвящиеся варианты беседы.

— Сейчас всё очень смутно, мистер Бжезинский… — Экс-полковник вздёрнул брови, словно удивляясь этому обстоятельству.

— Просто Збигнев.

— Мне даже кажется, Збигнев… Нет, я уверен, что нынешние либеральные пляски утихнут, как только наше… э-э… позднеиндустриальное общество начнет переходить к постиндустриальному финансовому капитализму. Можно ли так сказать, как вы думаете?

Бжезинский хмыкнул, и вернулся на свое место. Облокотился на полированную столешницу, и лишь затем проговорил, медленно и весомо:

— В самом общем виде, полагаю — можно. Хотя логическая цепочка выглядит несколько длиннее. И не только я так полагаю. Сами финансисты чикагской школы призывают «спасать капитализм от капиталистов»! Фактически, требуя контроля над структурой и поведением могущественных промышленных групп, банкиры готовятся породить своих собственных Левиафанов. Другое дело, насколько их расчеты обоснованы. Стоит только загнать глобальную экономику в серьезнейший кризис, как финансисты тут же помчатся за спасением к тем самым правительствам, от услуг которых они уже готовы были вот-вот отказаться… Да и с самим термином «постиндустриальный» я рекомендовал бы обращаться максимально осторожно — в значительной мере, он связан с критической переоценкой темпов пришествия нового технологического уклада, который, в частности, мог бы если не вовсе устранить связь денег с реальными товарами, то, во всяком случае, принципиально ее сократить. Да и вообще, как мне кажется, финансисты, привыкшие к виртуальным операциям, порождающим деньги как бы «из ничего», слишком доверяют типичным рекламным трюкам. Но желания «старых белых людей» от этой неадекватности никуда не пропадают. Одно из следствий… — «пан Збышек» задумался, и слегка пожал плечами. — Нет, в самом деле — если можно, не рискуя войной, свергнуть правительство, придерживающееся враждебной идеологии, то отчего бы не устранять правительства «номинально дружественные», но недостаточно эффективные? Наконец, отчего бы в каких-то случаях, на каких-то территориях, вообще отказаться от единых правительств-клиентов? Их системная ответственность требует стабилизирующих расходов патрона — снижающих норму прибыли и эффективность простых, в сущности, финансовых операций. А правительства дружественные, но безответственные — это и вовсе нахлебники!

Чешиньский завозился, и щелкнул пальцами.

— Но следующий шаг эти люди как бы не видят — системная реакция подопытных на такие эксперименты ускользает от «старых белых людей». Они не хотят ее видеть и не могут оценивать на органически присущем ей системном уровне, получая оппозицию не только в традиционно нелояльных или «малолояльных» группах социума, но и среди прежних традиционных союзников — хотя бы тех же промышленных корпораций! Эта системная реакция не то ли, что вы называете «глобальным политическим пробуждением»?

Бжезинский с интересом поглядел на своего визави.

— Да, именно этот процесс! Мною и другая его сторона отмечена, но определена, опять же, как свойство конфликтующих элит, мешающее реализации «чистой концепции». Притом я, как будто, отметаю ту идею, что социальная «вертикаль» может быть прозрачна не только для персон, начинающих «в новом качестве с чистого листа», но и для настроений, мнений, идей… Следовательно, часть элитариев, не уложившихся в «глобальную конструкцию», не вписывается в нее не только по причине личных амбиций, но и ввиду того, что их собственные государства сохраняют высокий статус в их иерархии приоритетов! — Он тонко улыбнулся, и заговорил почти вкрадчиво: — Но тут нужно учитывать, что я, хоть и в большой степени «ястреб», не похожу на обычных наших «ястребов»! Даже такой нетрадиционный «вашингтонец», как Макнамара в роли министра обороны США, был более заинтересован в «новейшем железе», чем я в роли советника по национальной безопасности мистера Картера!

Бжезинский смолк, чувствуя, что становится излишне откровенен перед будущим подчиненным. Незачем ему знать те мотивы, что движут непосредственным начальством.

Збиг задумался, формулируя ответ для себя самого. За ним стоял, как можно полагать, не страх перед весьма абстрактно представляемыми комми (его толкования были существенно конкретнее, и в целом — точнее, хотя эмоциональная составляющая присутствовала, без сомнения) и не желание, поднакопив силы, обрушить всю мощь американских вооруженных сил на «ненавистых супостатов».

Он исходил из возможности победить на «Великой шахматной доске» без непосредственного использования военной силы против главного противника — то есть, против СССР. Поэтому Збиг вписался в истеблишмент именно со времен объявления о «наведении мостов». К чему тупо переть в атаку, если, скажем, можно пройти по «тропе Эфиальта»?

— Мне бы не хотелось, Гжегож, видеть в вас лишь исполнителя, — сухо молвил Бжезинский. — Хочется иметь дело с соратником, понимающим и разделяющим мои идеи, мои устремления, мое понимание пути… Не буду долго и нудно определять его,