Спасти СССР. Реализация - Валерий Петрович Большаков

Я криво усмехнулся, выходя из-под арки метро. С памятных осенних дней мне здесь открывалось еще и некое потаённое пространство — «условное место 'Влад».

Поправив шарф — сырой жалящий ветер упорно задувал вдоль улицы — я прогулялся до знакомого фонаря. Это вошло в привычку — именно на этом чугунном столбе цэрэушники должны были наклеить объявление, как сигнал о закладке.

Что-то внутри меня тоскливо и обреченно сжалось — белый лепесток трепетал на ветру. Вздохнув, я приблизился.

«Продается швейная машинка „Подольск“ б/у».

Я оторвал язычок с цифрами, и сунул в карман. На самом деле, телефона с таким номером не существовало — это был простенький код, указывавший на место тайника. Раз в конце выписано «95» — значит, закладку сделали в стене Боткинской больницы, есть там укромное местечко…

Потоптавшись, я развернулся и побрел обратно к метро… Испытав легкий озноб — мне опять повстречался тщедушный парниша в длинной серой куртке. Лица под надвинутым капюшоном я не видел, но… Получается, что он ехал за мной от самой «Техноложки».

Не убыстряя шаг, я перешел Кузнечный и нырнул в теплый ритмичный шум станции метро. Не оборачиваясь.

Подошел к автомату с красной подсветкой, и разменял тусклый никелевый кругляш в двадцать копеек на пятикопеечные. Сунул турникету пятак, ступил на эскалатор — и упорно глядел прямо перед собой.

На перроне не выдержал — наклонился, якобы отряхнуть пыль со штанины, и незаметно глянул под руку. «Серый» маячил шагах в двадцати.

«Та-ак…»

Совпадения кончились. Что интересно, я не испытал ни страха, ни прилива тревоги. Даже злость, и та была круто замешана на азарте.

Меня занимала лишь одна мысль: «Кто?»

Явно не чекисты. Заметить парней из «семерки» — задача крайне сложная, почти невыполнимая. Это настоящие асы «наружки», и глупо подставляться, как этот задохлик, не станут — просто не смогут, как всякие профессионалы. Чемпиону по авторалли не дано притвориться «чайником» — мастерство въелось в его мозг.

«Ла-адно…»

Из туннеля потянуло воздухом, припахивавшим горячей смазкой, прожектора высветили вязки кабелей на стенах, и с воем выкатился поезд — замелькал окнами мимо, тормозя и унимая моторы.

— Станция «Владимирская», — разнесся, металлически подрагивая, высокий женский голос.

Мы с «серым» вошли в один вагон — мой преследователь скромно уселся в уголку, а я притулился у дверей.

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — «Площадь Восстания».

Перегон короток, рассудил я машинально, хватаясь за поручень, а у того, кто стоит, больше степеней свободы. Только чего бояться? Самое естественное в моем положении — вести себя так, будто ничего не происходит.

Едва не пожав плечами, я сел на свободное место. «Серый» глянул в мою сторону, и тут же отвернулся. А мне поплохело.

Я узнал его. Хватило и короткой секунды — это был тот самый «четвертый»…

Мы с ним свиделись в Репино, где я опустошил хитроумную хованку «Хунты» — самой дерзкой и неуловимой банды Ленинграда. «Р-романтики с большой дороги» грабили евреев, убывавших на Землю Обетованную, отбирали наворованное — именно потому никто из потерпевших не подал заявления в милицию. А я обнёс этих «Робин Гудов» — и чуть было не попался. До сих пор, как вспомню — морозит до мурашек…

Пока громадный Хан, лысый Котовский и сам главарь с погонялом «Сомоса» искали меня на втором этаже особняка, я дал дёру. Обогнул заливной бокс, крытый рубероидом, закинул сумку с добычей за спину…

Оставалось через забор сигануть — и тут заскрипели, завизжали петли гаражных ворот. Я обмер, а из темноты глянул четвертый бандос — хлипкий, с непропорционально длинными худыми ручками и ножками, смахивающий на гиббона. Его круглая, стриженная голова продолжала короткое бочкообразное тело, вырастая прямо из узких плеч, без шеи, а над скошенным подбородком кривились тонкие слюнявые губы, раздвигая ухмылкой бесцветный пушок на щеках…

Это был он. «Серый».

Я до того погрузился в размышления, что перестал слышать вой и грохот метропоезда. Вроде бы я действовал верно — не уходил от слежки, а уводил «топтуна» подальше от района, где живу. Хотя… Откуда я знаю, где именно он сел мне на «хвост»? Да и не в этом дело…

«Серый» наверняка занимал последнее место в бандитской иерархии. Видать, тогда, в Репино, «на стрёме» стоял… Как раз это меня и успокаивало — он не стал бы докладывать Сомосе о своем промахе. Упустил же «фраера»!

Да если бы даже и рассказал… Что он, описал бы подельникам приметы? А толку? Под мой типаж попадают тысячи отроков по всему городу! Ищи-свищи!

Но вот если «Серый» выследит «вора», и наведет банду… Тогда мне конец. Четверо на одного… Хм. Да мне и здоровенного Хана хватит — никакие умения не спасут, никакой брейнсёрфинг не поможет…

«Есть человек — есть проблема, — пришла на ум вкрадчивая мыслишка. — Нет человека — нет проблемы…»

А поезд уже тормозил, темнота туннеля резко уступила свету.

— Станция «Площадь Восстания». Переход на станцию «Маяковская», выход к Московскому вокзалу…

Я резко встал и вышел на перрон.

* * *

Захлопнулись станционные ворота, словно ужимая суету «Гостиного двора», закрылись двери вагона.

«Следующая — моя…» — мелькнуло в голове.

Народу было немного, каждого видать, и мой преследователь устроился далеко от меня. Больше он не прятался.

Не сверлил меня взглядом, но и вида не делал, будто он — случайный попутчик. Почуял, что преследуемый занервничал, задергался… Слабая улыбка раз за разом гнула тонкие мокрые губы.

А я в это время раздумывал, как именно его убить…

Меня не отличала кровожадность. Чикатило я зарезал во спасение, сберегая жизни его будущих жертв, и та высшая мера диктовалась необходимостью — не было ни малейшей возможности доказать вину «карманного бильярдиста».

Пару раз случалось, что отчаяние и страх толкали меня на край — и за край. Помню, как хотел завалить Гагарина. Как душил в себе холодную, склизкую идейку вскочить в кабину «газона», дать газу — и на полном ходу смять в гармошку «Москвич» с парой чекистов из «семерки»…

Ничего, сдержался. Совладал. И вот снова — проблема выбора.

Тяжкого выбора. Нет, мне нисколько не жаль «Серого». Если бы кто-нибудь уронил «№ 4» на рельсы, то я испытал бы тихую радость и громадное облегчение. А тяжко оттого, что этим кем-нибудь должен стать я, больше некому.

Убивать — страшно. И мерзко. А выбора-то и нет…

У меня совершенно ковбойская альтернатива: «Убей или умри».