Испивший тьмы - Замиль Ахтар

– Мы всегда будем рады там тебя видеть, – сказала Мара.

Я знал, что это просто вежливость. Знал, что она хочет избавиться от меня.

– Когда вы уезжаете?

– Завтра. К тому времени, как ты вернешься со своей караульной службы, нас уже не будет.

Значит, это моя последняя ночь с ними. А потом я вернусь в опустевшую комнату.

Я кивнул и протянул ей заработанные монеты:

– Хлеб, наверное, уже скоро закончится.

– Не волнуйся. Пекарь рядом с часовней Томаса всегда оставляет для меня одну буханку. Я быстро.

Мара завернулась в шерстяную шаль и ушла на рынок.

Сидя на полу у очага, я наслаждался мелодией Принципа, полной надежд. Где он этому научился?

– Раз уж мы с тобой в последний раз вместе, я должен кое о чем спросить, – сказал я.

Он продолжил играть, и от этого было трудно собраться с мыслями.

– Ты не мог бы прекратить на минутку?

Мальчик опустил флейту на колени. Взгляд глаз цвета морской волны остановился на мне.

– Принцип, ты знаешь, кто твои родители?

– У меня их никогда не было.

Так спокойно.

– У всех есть мать и отец. Все рождаются из чрева.

– Но не я. Я был рожден из костей.

Ашери говорила мне про Дворец костей и о том, как отдала туда мальчика.

– Что ты этим хочешь сказать, Принцип?

– Не знаю. Но я был рожден из костей. У меня нет матери и отца.

У меня нет опыта разговоров с детьми. Как ему объяснить, что невозможно быть рожденным из костей и что каждый появился на свет после единения мужчины и женщины?

– Ты ничем не отличаешься от всех нас, – сказал я. – Просто ты разлучен со своими родителями. Но, будь у тебя шанс с ними встретиться, ты хотел бы?

Принцип покачал головой:

– Нет.

Мальчик немногословен, но при этом решителен.

– А чего ты хочешь? – спросил я, толком не зная, имеет ли смысл задавать такой вопрос десятилетнему мальчику. – Чего ты на самом деле хочешь?

Он улыбнулся – такая редкость.

– Я хочу быть как ты, Железный. И чтобы ты остался с нами.

Я такого не ожидал и был почти счастлив. Но потом вспомнил, кто я и что совершил.

– Думаю, ты и сам сможешь ее защитить, – сказал я. – Ты стреляешь лучше, чем я когда-либо, вот бы только палец на спусковом крючке поменьше чесался.

– Аркебузы слишком громкие. Можешь научить меня сражаться мечом?

– Когда-нибудь я приду и научу тебя.

– Обещаешь, Железный?

– Нет, но очень постараюсь. – Я потрепал его соломенные волосы.

Мара вернулась довольно быстро и была бледнее, чем когда уходила. Заметив, как она отводит взгляд, я понял, что ее что-то гложет.

– Что такое? – спросил я.

Она положила на стол неказистый круглый хлеб.

– Я должна приготовить ужин.

– Ты услышала что-то о Семпурисе?

Мара остановилась перед шкафчиком, где мы держали рыбную пасту, оливковое масло и немного сушеных фиг.

– Говорят… – Ее голос дрогнул.

– Рассказывай.

Она сглотнула.

– Говорят, что гора Дамав извергает по ночам все больше огня и скоро может взорваться. Кардам Крум, каган рубади, совершает набеги на селения Семпуриса и забирает девушек для продажи в рабство. У берегов Тетиса развеваются паруса Рыжебородого, а над Мертвым лесом появляется Падший ангел, укутанный в облако крови, как в плащ.

Я опустил руку на ее вздрагивающее плечо:

– Мара, такие сказки люди разносят каждую зиму. В густом тумане им видится самое худшее.

– Но наверняка в этом есть доля правды? Они не стали бы сочинять полную ложь.

– Может, и есть. Горы вроде Дамава плюются огнем, но редко полностью извергают его из своего чрева. А рубади всегда нападали на крестьян в поисках легкой добычи, поэтому города, подобные Тетису, имеют крепкие стены. Что до Рыжебородого, вряд ли он дойдет по морю так далеко, до самого Семпуриса, в особенности зимой. Ну и говорят, что тот Мертвый лес проклят лесными ведьмами, но я его видел, и там всего лишь море зелени.

Мара достала нож и рыбную пасту, разрезала и намазала ею хлеб. Ничего лучше, чем эта еда, до весны нам не видать.

Мы сели втроем за кривой стол, под ножку которого я подложил порванную сандалию, чтобы не шатался. Мы поблагодарили Архангела за щедрый дар. Я произносил эти слова скорее из страха оказаться неблагодарным. Всю жизнь я испытывал этот страх, боялся лишиться всего, если не буду достаточно благодарен. Но хотя я и восхвалял Архангела за каждой трапезой, все равно потерял все.

Но я не делился с Марой и Принципом своим отчаянием, ведь вера – единственное утешение в холоде и темноте. Мара могла лишь молиться за Ану, и если эти молитвы хоть немного согревали ее – они дороже страшной правды, оставившей во мне этот холод.

Ашери хочет, чтобы мы тонули в истине, широко открыв глаза. Но в правде нет ничего хорошего. Мы стремимся скрыть правду под сладкой мечтой. Наверное, Мара мечтала, что когда-нибудь опять будет с Аной – как же еще ей жить? Она надеялась, что, несмотря на ее бессилие, Архангел с Двенадцатью вернут ей дочь. Что у нее есть, кроме этой подслащенной лжи?

После ужина Мара читала «Ангельскую песнь», Принцип играл на флейте, а я немного прибрался. Мы все страдали от блошиных укусов на голенях, хотя наша комната была чистой, насколько это возможно без щелока для стирки белья, горстка которого на рынке стоила как хлеб на три дня. Потом мы, как обычно, уснули у очага. Ночь прошла тихо, не считая сладострастных стонов в комнате наверху. И ветер за стенами выл громче, чем когда-либо с начала зимы. Как обычно, я смог уснуть только за несколько часов до рассвета – лежал и слушал заунывную песню ветра, пока разум не устал.

На следующее утро меня разбудил стук в дверь. Я не забыл надеть маску, а потом пошел смотреть, кто там.

Худая женщина средних лет, закутанная в зимний шерстяной плащ, побитый молью, приветствовала меня улыбкой.

– Благослови тебя Архангел, господин. Я пришла, чтобы забрать Мару и ее мальчика. Мы скоро отправляемся в горы, и паладины уже ждут у ворот.

– Пойду разбужу ее.

Я подбросил еще одно полено в огонь и осторожно разбудил Мару. Она спала на животе, прижавшись щекой к набитой соломой подушке.

– Тебе пора собираться. – Я снова тронул ее за плечо. – Мара?

Она села, и волосы рассыпались по лицу. Глаза