Видящая... Свет во тьме - Анна Щербина

меня сгустился, наполнившись предвкушением схватки. Я чувствовал, как напрягаются мышцы, как кровь пульсирует в висках, готовясь к бою. Но сквозь это физическое напряжение, сквозь нарастающий гул опасности, пробивался тихий, но мощный голос Яны, звучащий в моей душе. Это был голос, который говорил: "Ты сможешь".

И я верил ему. Я верил ей.

Глава 23

Яна, комната Димитрия…

С тех пор, как он ушел сражаться со своим братом, время будто остановилось. Каждая минута казалась вечностью, а мое сердце билось то в бешеном ритме тревоги, то замирало в тягучем ожидании. Я перебирала в памяти его слова, его улыбку, его обещание вернуться.

Каждый шорох за дверью заставлял меня вздрагивать, каждый звук — прислушиваться с замиранием души. Я пыталась отвлечься, но мысли неизменно возвращались к нему, к этой страшной битве, к тому, что может произойти. Я чувствовала себя беспомощной, запертой в этой тишине, которая кричала громче любого боя.

И каждый раз, когда ветер стучал в окно или скрипела половица, я вздрагивала, надеясь услышать его шаги, увидеть его силуэт в дверном проеме. Но возвращалась лишь тишина, еще более гнетущая, еще более наполненная страхом. Я знала, что он сильный, но против брата… против брата даже сила может оказаться бессильной.

— Хватит изводить себя! — голос Романа выдернул из состояния похожего н транс, я похоже сильно углубилась в свои переживания. — Твое состояние наводит тоску! Димитрий справится!

— Я знаю, — передернула плечами и посмотрела в глаза оборотню. — Но переживать меньше не смогу!

Я отвернулась от Романа, снова устремив взгляд в окно, где уже сгущались сумерки. Каждый отблеск света на стекле казался мне отблеском стали, каждый треск ветки — звуком удара. Я пыталась представить себе Димитрия, его лицо, его решимость, но в голове возникали лишь обрывки воспоминаний, смешанные с тревогой. Я сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Эта беспомощность была невыносима. Быть здесь, в тепле и безопасности, когда он там, на грани, сражается за что-то важное, за что-то, что я, возможно, никогда не пойму до конца. Я хотела быть рядом, хотела разделить с ним этот груз, но мне оставалось лишь ждать, задыхаясь от собственного страха.

— Ты не одна, — тихо сказал Роман, словно прочитав мои мысли. — Мы ждем его вместе. И мы верим в него.

Его слова были утешением, но не могли развеять туман тревоги, который окутал меня. Вера — это хорошо, но, когда речь идет о жизни и смерти, вера кажется такой хрупкой. Я знала, что Димитрий не сдастся, что он будет бороться до конца. Но что, если конец будет не в его пользу? Эта мысль была подобна ледяному прикосновению, от которого по спине пробегал холодок.

Я снова прислушалась. Тишина. Только ветер, который продолжал свою бесконечную песню, и мое собственное сердце, которое билось в унисон с этой тревогой. Я закрыла глаза, пытаясь найти в себе силы, чтобы не поддаться отчаянию. Я должна быть сильной. Ради него. Ради нас. Я должна верить, что он вернется. Он обещал. И я буду ждать, сколько бы времени ни прошло, сколько бы вечностей ни пролетело.

Время продолжало невозмутимо идти вперед, а я продолжала стоять у окна, вглядываясь в мрачные пейзажи этого замка. Где-то там, мужчина покоривший мое сердце сражается не на жизнь, а на смерть!

И вдруг моя магия оживилась и потянулась туда, к двери где едва слышно доносились гулкие шаги. Сердце замерло в тревоге… Удар сердца, второй…

Я бросилась к двери, распахнула ее и побежала навстречу. Он увидел меня и остановился, его слегка шатало, словно он был пьян. Я подбежала к нему и обняла. Крепко, отчаянно, боясь, что он исчезнет, растает в воздухе, окажется лишь плодом моего воображения.

Он не ответил на мои объятия. Просто стоял, неподвижно, словно каменный. Я отстранилась и посмотрела на его лицо. Оно было бледным, измученным, покрытым грязью и кровью. Но самое страшное было в его глазах. В них не было ни радости, ни облегчения, ни даже боли. Только… пустота. Та самая пустота, которую я видела в своих видениях.

Я испугалась. Испугалась не за него, а за нас. За наше будущее. За то, что эта битва забрала у него не только брата, но и часть его души. Я пыталась разглядеть в этой пустоте хоть что-то знакомое, хоть отблеск того человека, которого любила. Но его глаза были как два темных озера, в которых отражалось лишь безмолвное горе. Я провела пальцами по его щеке, чувствуя холодную, липкую грязь. Он не отстранился, но и не прижался ко мне. Просто стоял, как чужой. — Все будет хорошо, — шепнула ему, но сама уже не была в этом уверена.

Он медленно кивнул, но это движение было механическим, лишенным всякой жизни. Я искала слова, чтобы спросить, что произошло, как все закончилось, но они застревали в горле. Что я могла спросить? О брате? О победе? О том, что заставило его глаза стать такими пустыми?

Я взяла его за руку. Его пальцы были холодными, как лед, и я сжала их изо всех сил, пытаясь передать ему свое тепло, свою жизнь, все то, что еще осталось в нас обоих. Он не ответил на мое прикосновение, но и не отнял руку.

Битва закончилась, но война внутри него, казалось, только начиналась. И я, стоя рядом с ним, чувствовала себя такой же опустошенной, как и он. Его боль, была словно моей собственной, но это не облегчало его страдания. Я смотрела на его лицо, искаженное горем, и понимала, что слова не смогут его утешить. Они были пустыми, как и его взгляд. Я хотела бы взять его за плечи, встряхнуть, заставить его увидеть, что жизнь продолжается, что есть еще возможность для счастья, но вместо этого просто стояла рядом, как немая свидетельница его страданий. — Я рядом, — проговорила и повела его в комнату. Роман покачал головой, но молча оставил нас одних.

Димитрий так и не посмотрел на меня, а я присела напротив него и попыталась поймать его взгляд. Я не могла позволить окунуться ему в пучину боли. И он наконец-то заговорил, голос вампира шелестел, но я прекрасно слышала каждое его слово.

— Все что произошло сейчас и перед этим, моя ответственность, — я молчала, видела, что ему просто необходимо выплеснуть боль и сожаление. — Я ушел, думал, что так будет лучше, но власть и ответственность затуманило разум Мишеля. Я оставил ему слишком много свободы, слишком много