Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон

вокруг раскинулся за невысокой стеной городишко. Джек уже знал, что они там найдут: пристань для приходящих из залива судов и базар, на котором баньяны и европейские купцы закупают ситец.

Джек сказал:

— Хорошо будет снова увидеть Арланка и Врежа. Охотно послушаю их воинские байки, хотя и без того знаю всё, что они расскажут.

Патрик и Сурендранат удивились, поэтому Джек объяснил:

— Есть свои преимущества у старости, иначе зачем бы она нам давалась?

— Ты не старый, — покачал головой Патрик. — Тебе и сорока нет.

— Брось. Я прожил больше, чем многие старики. Грамоте я не выучился, счёту тоже, поэтому не могу писать книги, водить корабль или рассчитать правильный угол для стрельбы из пушки. Но людей я знаю хорошо — лучше, чем хотелось бы, поэтому ясно вижу, что происходит в Индостане. Вижу, когда ты, Сурендранат, говоришь о моголах, а ты, Патрик, об англичанах.

— Поделишься ли ты с нами своей мудростью, о Джек? — спросил Патрик.

— Будь здесь Вреж Исфахнян и мсье Арланк, они бы рассказали, что маратхи свирепы, плохо организованы и не боятся смерти, а моголы жестоки и своекорыстны. Что правителям Империи на войне живётся лучше, чем индусам в мирное время. Другими словами, они объявят, что мятеж — дело серьёзное, и что мы не проведём Сурендранатов караван из Сурата в Дели ни лестью, ни подкупом.

— По твоим словам выходит, что это невозможно, — сказал Сурендранат. — Так, может, нам стоит возвратиться в Обитель Праха?

— Сурендранат, ты кем предпочитаешь быть: первой птицей, спрыгнувшей с льдины, или первой, вернувшейся с набитым брюхом?

— Вопрос заключает в себе ответ, — проговорил Сурендранат.

— Послушай моего совета и будешь той, какой надо.

— Ты считаешь, что другие караваны выйдут из Сурата раньше и угодят в руки к мятежникам, — перевёл Сурендранат.

— Я считаю, что всякий караван, вышедший из Сурата, рано или поздно столкнётся с армией маратхов, — сказал Джек. — Тот караван, который обратит их в бегство, первым достигнет цели.

— Я не могу нанять войско, — возразил Сурендранат.

— Я не говорю, чтобы ты нанял войско. Я сказал, что маратхов надо обратить в бегство.

— Ты говоришь, как факир, — мрачно заметил Сурендранат.

На майдане катхияварского городишки присутствовал более или менее обычный набор факиров — и магометан, и индусов. Некоторые без всяких выкрутасов сидели, сплетя руки за головой. Один индус глотал огонь, дервиш в красной юбке кружился на месте, ещё один индус стоял на голове, весь в красной пыли. И всё же по большей части их миски для подаяния были пусты. Все зеваки, босоногие мальчишки, прохожие, разносчики и торговцы собрались в конце площади, где происходило какое-то захватывающее зрелище.

Они толпились так плотно, что, не будь Джек в седле, он бы не разглядел центр всеобщего внимания: седоволосого европейца в одежде, которая на родине Джека вышла из моды ещё до его рождения. В чёрном длиннополом кафтане, чёрной же, голландского фасона широкополой шляпе и ветхой рубашке он походил на странствующего пуританского проповедника. Имелась у него и старая, поеденная червями Библия — она украшала низкий столик, вернее — доску, установленную на примитивных козлах и накрытую грязной рваной тряпицей. Рядом с Библией примостился сборник гимнов, а за сборником — столовый прибор: фарфоровая тарелка, по бокам от которой лежали ржавые нож и вилка.

Джек, судя по всему, подъехал во время паузы, которая закончилась, когда с расположенного неподалёку базара прибежал, неся в ладонях что-то мокрое, взволнованный молодой индус. Толпа расступилась. Индус опустил на тарелку факира свою ношу: истекающий кровью и прозрачной жидкостью металлически-серый потрох. В следующий миг юноша отскочил, словно обжегшись, и бросился вытирать руки о траву.

Факир несколько мгновений торжественно созерцал почку, ожидая, когда уляжется гул. Лишь когда на площади воцарилась гробовая тишина, взялся он за нож и вилку и на несколько томительных мгновений задержал их в воздухе. По толпе пробежало что-то вроде судороги: все подались вперёд, чтобы лучше видеть.

Факир, судя по всему, спасовал. Он положил нож и вилку. По толпе пронёсся вздох то ли облегчения, то ли разочарования. Кто-то бросил на стол мелкую монетку. Факир молитвенно сложил руки и некоторое время беззвучно бормотал, потом открыл Библию и прочёл стих-другой, запинаясь там, где черви проели целое слово. Впрочем, это было что-то из Ветхого Завета со множеством «родил», потому вряд ли имело значение.

Он снова взял нож с вилкой и минуты три набирался храбрости, потом снова их отложил. Возбуждение толпы нарастало. На доску полетели ещё монетки, покрупнее. Факир взял сборник гимнов, встал и пропел несколько стихов любимого пуританского:

Когда умру и скажешь Ты:

«Ступай! Гори в аду!»

Как камень в бездну с высоты

Покорно я паду.

Пусть был напрасен долгий труд

В Твоих очах, Судья,

Не мне оспаривать Твой суд:

Вина во всём моя…

И так далее в том же духе, пока огнеглотатель и дервиш не заорали, чтобы он заткнулся.

Делая вид, будто не слышит их криков, христианский факир закрыл книгу, в третий раз взял вилку с ножом и — набравшись духовной силы для предстоящего — вонзил их в почку. Струя мочи ударила в воздух и едва не забрызгала малолетнего зрителя, который тут же с визгом отскочил назад. Факир довольно долго пилил почку. Толпа снова напирала — не потому, что кто-нибудь и впрямь хотел подойти ближе, но потому, что все мешали друг другу смотреть. Факир поднял кусок почки на вилке, чтобы видела галёрка. Потом одним быстрым движением засунул её в рот и начал жевать.

Часть зрителей с воем кинулась прочь. Монеты летели на столик со всех сторон. Кадык факира некоторое время двигался вверх-вниз. Когда же он наконец открыл рот и свернул язык, показывая, что внутри ничего нет, на него посыпался целый град мелких монеток и даже рупий.

— Волнующее представление, мистер Фут, — сказал Джек получасом позже, когда они вместе ехали из города. — Я столько месяцев ночей не сплю, волнуюсь, как вы там, и всё, оказывается, безосновательно.

— В таком случае очень любезно с твоей стороны было заявиться непрошенно, чтобы разделить со мною свою бедность, — пробурчал мистер Фут. Джек уволок его с майдана внезапно и не слишком вежливо, даже не дав доесть половину почки.

— Жалко, что я пропустил спектакль, — сказал Патрик.

— Ничего такого, чего бы ты не видел в сотне трактиров, — успокоил Джек.

— Всё равно, — возразил Патрик, — это было бы лучше, чем то, чем я занимался последний