Мастер спорта в догонялки - Анатолий Бурак

Слегка прихуев (извиняюсь, в немом изумлении) я наблюдал за разыгрываемой мизансценой. Но, поскольку хитросплетения и прочие, безо всякого сомнения важные и нужные в уголовном мире периптелии блатной иерархии, меня интересовали мало, я прокашлялся и осторожно задал интересующий вопрос.

— А, как вообще из камеры выбраться?

— Ломись, не ломись, никто даже не пошевелится. — Ответил мне более опытный и сведущий в местных порядках сиделец. И, увидев мой недоумённый и вопросительный взгляд, пояснил. — Это ж пресс-хата. А у вертухаев негласный приказ. Тут хоть кол на голове чеши и во всю Ивановскую ори благим матом, они ничего не видели и не слышали!

«Мда-а уж! В каждой избушке — свои погремушки»! — С некоторой долей иронии, философски подумал я. — «Плетью обуха не перешибёшь, я поменять, давно и прочно заданный кем-то уклад, с наскока и кондрачка не получится».

Поверил я своему информатору практически сразу. И, скорее дурачась, чем надеясь на хоть какой-то положительный результат, подошёл к двери и, несколько раз сильно ударив по ней ногой, проорал.

— Отройте-е! Убива-а-аюу-у-т!

— Зря стараешься. — Щербато ухмыльнулся зек. И, привстав и, в очередной раз ударив по голове одного из зашебуршившихся пленных, уселся обратно. — Хотя, если всё тихо, тоже выглядит подозрительно. А так… Дела идут, контора пишет. А эти суки! — Тут он снова немножко попинал своих недавних обидчиков. — Исправно отрабатывают свою гнилую пайку!

Сколько сейчас времени я, конечно же, не знал. Но, по внутренним ощущениям было не больше пяти вечера. И до ужина и, следующей через полчаса после него, вечерней проверки, было ещё ого-го сколько.

Так что, немного поразмышляв, я плюнул на конспирацию и, сделал каждому из лежащих на полу тел, инъекцию. Вернее, уколол троих. Так как два уже были «осчастливлены» иглами с парализующим ядом. А доводить до летального исхода в мои планы не входило.

После чего я, встряхнув одеяло и застелив им нижние нары, улёгся и закинул руки за голову.

— Разбудишь. — Нисколько не сомневаясь в том, что всё будет сделано в лучшем виде, коротко приказал я единственному остававшемуся не связанным сокамернику. — Минут за десять до ужина.

После чего сомкнул веки и, задавив зарождающуюся паранойю, а так же решив, что ни «мочить» меня ни, тем более освобождать, прессовавших его постоянных обитателей камеры, временному союзнику нет никакого резона, пренебрёг мнимыми мерами безопасности и спокойно и безмятежно заснул.

Отдых прошёл спокойно, и никто нас не потревожил. Вертухаи не досаждали внезапными проверками, подвернутые действию обездвиживающих уколов агрессивные уголовники пребывали в перманентной коме, а избавленный мною от печальной участи сиделец, судя по запаху изо рта и немного уменьшившемуся уровню жидкости в трёхлитровой банке, пользуясь случаем, нелегал на жратву и самогон.

Но, к счастью, до поросячьего визга на ужрался и, хоть глазки разбудившего меня урки масляно блестели, взгляд по прежнему был настороженно-подозрительным.

— Вставай, мент. — Дотронувшись до моего плеча, негромко позвал он. — Через десять минут баландёры начнут раздавать ужин.

— Да уже проснулся. — Зевая, информировал я. И, усевшись на нарах и сладко потягиваясь, поблагодарил. — Спасибо.

Чем вызвал кривоватую ухмылку более прошаренного в блатных порядках бывалого сидельца. Комментариев, правда, не последовало. Ну да и хер с ним. Задерживаться в Изоляторе Временного Содержания я не намеревался, так что, и вникать в неписанные правила и хитрые уголовные понятия не было никакого смысла.

— Давай, что ли, по шконкам их раскладывать. — Предложил урка. И, вставая с табурета, приблизился наклонился над первым кандидатом на переселение с пола на постель, буркнул. — Подсоби, мент.

— Подожди, сначала умоюсь. — Не стал торопиться я.

Потом подошёл к жестяному умывальнику, эмаль на котором была местами сколота, поплескал водой в лицо и прополоскал рот. Вытереться было нечем, так что я просто потёр ладонями морду и стряхнул капли с рук.

Бесспорно, какие-то тряпки у постоянных обитателей этой «хаты» имелись. Но пользоваться ими я откровенно брезговал.

После чего, похватав жертв моего «несогласного произвола», кое-как распределили их по лежачим местам. И, так как затаскивать массивные и довольно упитанные туши на верхний ярус было откровенно влом, некоторых запихали под нары.

Кажется, у блатных это тоже является каким-то показателем статуса. Но, если честно, мне было откровенно наплевать. Предъявить они мне, в любом случае, не смогут. Ну а, ежели, паче чаяний и робких юношеских надежд, пересекутся когда-нибудь наши дорожки то я этим, случайным и очень неприятным знакомым, не завидую.

Десять минут прошли быстро и, когда раскрылось вырезанное в двери окошко и начали подавать пайку, мой помощник был тут как тут. Он, заслоняя собой обзор, споро принимал алюминиевые миски с пайкой и передавал их мне, а ваш покорный слуга относил это, в кавычках «великолепие» на стол.

Что характерно, мисок, так же, как и кусков плохо пропеченного чёрного хлеба и кружек с пованивающим веником чаем, было ровно пять. При том, что сидело в камере нас семеро.

Из чего сделал вывод, что пытки голодом были частью жестокого и коварного плана и довольно-таки сильным методом воздействия.

— Ты что, жрать не будешь? — Видя что я не сел за стол я устроился в некотором отдалении на свободной табуретке, удивлённо вылупился на меня «товарищ по несчастью».

— Не, что-то не хочется. — Лениво отозвался я. При этом закрыв глаза и пытаясь отрешиться от действительности.

— Ну и дурак. — Безо всякого пиетета охарактеризовал меня более опытный сиделец. И, обрисовывая ближайшие и, как понял, очень нерадостные перспективы, прочавкал. — В ШИзо так не пошикуешь.

— Не, не буду. — Снова отказался я.

— Тогда всё моё. — Наливая из банки самогон, обрадовался, решивший устроить себе «праздник живота» уголовник.

Я же, представив, что придётся бегать и, возможно драться, с набитым этой неаппетитной баландой брюхом, невольно передёрнулся. А то ещё, того и гляди, понос случится. Тут, улепётывать надо во все лопатки, а у меня дристун!

Нет уж! Нафиг надо такое счастье. Уж как-нибудь перетерплю. И, если всё пойдет как задумано, то уже через пару часов буду на свободе. И поем более-менее нормальной пищи.

Обрадованный внезапно свалившимся на него «изобилием» уголовник очистил все пять тарелок. Чаем, правда пренебрёг, предпочитая умеренные дозы самогона. А хлеб же, запасливо и предусмотрительно, рассовал по карманам. Туда