Полдень XXI век, 2009 № 8 - Андрей Нариманович Измайлов

И лишь после этого отчета (гиря до полу дошла!) высочайше утверждено положение Комитета министров о создании санкт-петербургской сыскной полиции, занявшейся предупреждением и пресечением преступлений, используя специальные методы и средства. Центральное место в общей структуре — стол привода (прообраз центра оперативно-справочных учетов). Главные обязанности стола — сбор и хранение сведений о лицах, ранее судимых, замеченных в предосудительном поведении, подвергавшихся административным взысканиям.

То есть система выстроилась и начала действовать лишь спустя сорок лет после того, как Никодим Грабля проявил интерес к аптекарю-алхимику Глянцеру.

* * *

Чем был вызван тот интерес?

Элементарно! Если аптекарь Глянцер всерьез трудился над созданием магистериума и (возможно!) был близок к успешному завершению, то грех ночному градоначальнику Грабле не прислушаться к этим слухам...

(Ныне сие выглядело бы как визит стриженых амбалов к бизнесмену: «Братан, делиться надо!». Или просто как рейдерский захват предприятия неуточненными в масках.)

Из двух зол Глянцер благоразумно выбрал третье. Прекратить эксперименты, свернуть производство, законсервировать. И — куда подальше! Спрятаться...

Элементарно! Или, минимум, логично.

* * *

Правда, еще одна версия, не лишенная логики...

Многоизвестный подполковник Муравьев-Апостол (Сергей Иванович) снимал часть именно этого дома под жилье. Само собой, не однажды, но регулярно посещал именно эту аптеку. Чего далеко ходить, когда пучит, лихорадит или ноют старые раны! Все под боком!

А время-то какое страшное! 1826 год! Сергей Иванович Муравьев-Апостол — декабрист. Соглашался с необходимостью физического устранения царя-батюшки. Попал, мягко говоря, в опалу. Казнен, то есть. А все близживущие и ранее с ним общающиеся — ждите своего часа. Профилактика...

Глянцер предпочел загодя (до наступления своего часа) поспешно съехать и укрыться в глуши Лифляндии.

Версия не хуже любой другой!

* * *

Но сыщику Худякову более согрел сердце вариант с Никодимом Граблей, нежели с Муравьевым-Апостолом.

Сыск вне политики. Если, конечно, то не политический сыск. У Михаила Михайловича Худякова — сыск не политический. Уголовщина — да! Чем глубже копаешь (и докапываешься!), тем пользительней глубокое удовлетворение. Зря ли — ученик самого Ивана Дмитриевича Путилина! «Я сделал это!»

А политика — ну ее! Ненароком копнешь на вершок — тебя же и зароют на все три метра. С почестями. И узнать не узнаешь за что! Даром что ученик самого Ивана Дмитриевича Путилина!

И так-то сыщик Худяков совершил почти невозможное! Дорыл до воды — при отсутствии (в 1826-м!) системы, при мизере сведений в столе привода о тогдашних татях и жертвах оных...

* * *

Получите:

Донат Глянц — правнук того самого Глянцера (усеченная фамилия). Родился уже в Раквере (что характерно, в старорусской транскрипции — Раковор).

Семейные династии — они и в Раковоре семейные династии.

Преданья (семейные!) старины глубокой...

Не мы, так хоть наши внуки (правнуки)...

Из уст в уста...

И вот юный Донат Глянц является в аптеку доктора Пеля — как бы не под своим именем (все же Глянц — не Глянцер). Является спустя семьдесят лет. Чтобы отыскать и присвоить (нет, вернуть!) то, что осталось от предка здесь. То есть... философский камень, магистериум.

Но! Оказавшись на «пепелище» и втершись в доверие к доктору Пелю, он, юный Донат Глянц, нарвался на стражей-грифонов, которые его и уничтожили.

Заведомый проигрыш бедолаги Доната объясним. Рискнул и «перебрал». Не зная брода... Ранее здесь никогда не был, исходил только из прадедовых рассказов. Не мог заранее знать и про самое существование Башни и, соответственно, про грифонов, выведенных (?) в ней.

После бегства аптекаря Глянцера его бывшая обитель использовалась по-всякому, даже как доходный дом. Разумеется, до подвалов с химическими лабораториями никому дела не было.

Основатель аптекарской династии Пелей стал владельцем всего этого лишь с 1848 года.

Расширение и усовершенствование лабораторий пришлось на долю его сына, Василия Вильгельмовича.

И только при внуке, при Александре Васильевиче, аптека на Седьмой линии приобрела вид, в той или иной степени современный — единый фасад в духе северного модерна, с мозаичными вывесками «Т-во Профессора Доктора Пеля и Сыновей».

Он же, Александр Васильевич, еще более расширил химическую лабораторию, оснастив кряжистой кирпичной трубой под жестяной крышей.

Именно это загадочное для простого люда сооружение породило легенды, прочно вошедшие в мифологию Санкт-Петербурга.

А несчастный Донат Глянц волей-неволей стал персонажем одной из этих легенд...

* * *

Triste...

Памяти Михаила Михайловича Худякова.

Да, мистику отрицал в принципе. И нашел бы удобоваримое толкование! И насчет каких-то там грифонов, и насчет какого-то там магистериума.

Иначе был бы от ворот поворот — с порога! Явись сыщик к вышестоящему начальству... да хоть со спутанным в силках клекочущим пернатым уродом вкупе с мерцающим-радужным камешком за пазухой... От ворот поворот!

Народу не нужны нездоровые сенсации! Народу нужны здоровые сенсации!

Но... Не мистика ли?

Дело (Глянцера-Глянца) до конца не довел. Тем же годом, аккурат под новый (1898-й) год, заядлый охотник Худяков был задран медведем... В дремучих лесах за сто верст от Санкт-Петербурга, окрест селения Калище (нынче г. Сосновый Бор, атомная станция)...

Косолапый, поднятый из берлоги сворой, пошел на охотника в полный рост. И — ружье осеклось. И у егеря на подстраховке — осеклось. Вот ведь!

Такая печаль...

Истерзан, говорили, был неимоверно. Помер сразу, от первого удара лапой, — и то благо. Иначе б мучился. Косолапый терзал потом уже мертвое.

Характер ранений, правда, странный.

И егерь божился, что был трезв, что ружье многажды проверенное, что медведь-то оборотень.

Но это уже ни в какие ворота!

Просто драма на охоте.

Что triste, то triste...

* * *

А дело (Глянцера-Глянца) ушло в архив. (Ныне бы сказали: глухарь, висяк). Эх, был бы жив Михаил Михайлович — он бы!..

Но приходится довольствоваться малым.

Сказки, легенды, тосты...

Различными преданиями аптека Пеля начала обрастать, начиная еще со времен Вильгельма Эрденфрида.

В XVIII веке работника аптеки зачастую именовали «алхимиком» или «алхимистом», что рождало в умах сколько-нибудь образованных горожан ассоциации со средневековыми колдунами.

Удивительно ли, что жители окрестных домов утвердили слух: в той самой башне доктор Пель изготавливает слитки дьяволова золота. Потому-то башня без окон, без дверей — схорониться от чужого любопытного глаза.

Дальше — больше. Мысль народная логично развилась. Если есть золото, кто-то должен его надежно охранять. Да кто ж, если не грифоны?! Только они! Снова про ночные тени, про отражения в окнах... Всякий, кто не робкого десятка, видел! И подтвердит хоть на Страшном Суде!