Полдень XXI век, 2009 № 8 - Андрей Нариманович Измайлов

Ах-м... Эх-м... И-хм...

И то!

По бестиарию — тело льва и голова хищной птицы.

А ежели по мостику по Банковскому, который они удерживают. .. И где там голова хищной птицы? Хотя, допустим, тело льва.

Или ежели на герб русских царей династии Романовых глянуть — где, между прочим, он изображен... Тоже ничего общего с каноном.

Или вообще в глубь веков, к замшелому Египту (XVII династия), к фрескам — он там и вовсе без крыльев!

Или...

Да что перечислять!

Вот Микены!

Вот Западный портал церкви св. Михаила в Луке (XIII в.)!

Вот печать из Суз (III тыс. до н. э.)!

Найдите семь отличий.

Запросто!

Гм. Сколько очевидцев, столько и свидетельств. Причем взаимоисключающих.

Туг надлежит отдать должное амбивалентным петербуржцам. Вывернулись: а невидимые они! Но «многие верят». Каждый в свое представление о... Типичный экзистенциализм, прости господи! Однако вполне убедительно, не так ли?

* * *

Менее правдоподобен слух: дескать, профессор Пель вывел грифонов. Как-то Франкенштейном попахивает. Профессор, конечно, был разносторонне талантлив, но генетические опыты над пернатыми... Это вряд ли.

А вот, не угодно ли, вполне приемлемая версия. Грифоны, как и всякие перелетные пернатые, совершали сезонное (осень-весна) путешествие. Откуда и куда — отвлекающий вопрос, уводящий в сторону.

Вероятно, «сбившись с курса» (питерский туман, ненастье, ветра, скачки электромагнитных полей), парочка грифонов оказалась в Санкт-Петербурге. От Финского залива, над которым проходила «трасса», их снесло на Васильевский остров. Они, обессиленные, и приземлились — на Башню аптеки Пеля.

Почему именно туда? Во-первых, башня. Пернатые, известно, предпочитают садиться на что-нибудь возвышенное и отдельно стоящее. Во-вторых, (см. выше) ему (грифону) известно, где отыскать золото.

Далее — просто. Профессор Пель и сыновья выходили диковинных «птичек» — аптекари! Наградой же им стал тот самый кубок из когтя (опять см. выше). Заодно аптека обрела (и снова см. выше) великолепных стражей. Отыскали золото, учуяли? Здесь же и присели? Теперь охранять надобно. Так уж на роду написано...

* * *

Да, но откуда у профессора Пеля золото?! Столько золота, что даже грифоны отреагировали?!

Снова здорово! Сказано же, магистериум! Философский камень, сказано! Дознайся до его тайны, и — вперед! Превращай и превращай — свинец в золото, свинец в золото... Наука, однако!

Издавна алхимики окутывали процесс сотворения магистериума покровом тайны. Непознаваемое искусство! Действо не только и не столько химического, но и мистического свойства! Магистериум, да, превращает металлы в золото. Но он совершает и духовное преображение человека — из земной нечистоты в небесное совершенство.

Те, кто скрупулезно трудился над печами и атанарами, полагали, что магистериум может (и должен!) быть создан только при достижении глубокого понимания сокровенных тайн Вселенной. Эти тайны, разумеется, невыразимы простым языком. И не только потому, что их обладателями станут недостойные. Они могут быть переданы только путем символов и аллегорий, а полный объем их смысла доступен лишь благодаря мистическому переживанию.

Да, зачастую алхимия воспринимается как затянувшаяся шарлатанская прелюдия к химии. Но такой взгляд на нее сродни постулату «я не понял, а значит, этого нет».

Характерно, что в России алхимия не получила широкого распространения. К алхимикам не было доверия ни у властей, ни в народе. При аптеках, допустим, существовали алхимисты. Похоже, да не то же. По существу, химики-лаборанты — готовили обычные лекарства, получали и очищали различные вещества, смешивали их по указанию аптекаря, принимали участие в анализе и экспертизе («надкушивании») новых лекарств.

* * *

А магистериум, в принципе, вполне возможен. Почему нет?! Во всяком случае, он по сию пору не внесен высоколобыми в «черный список» невозможного в принципе — как тот же перпетуум мобиле...

Всего лишь некий мощный катализатор. Для превращения одного вещества в другое достаточно всего лишь чуть изменить атомный вес. И тогда свинец превратится в золото! Между ним и золотом в таблице Менделеева — только ртуть.

И... во всех алхимических традициях ртуть играет исключительную роль. При всей ее исключительной ядовитости. Возможно, этот жидкий металл, сверхтоксичный металл и помещен Природой между свинцом и золотом — как своеобразный порог, рубеж, запретка: не переступай, опасно для жизни.

Но ведь переступают, пробуют переступить — поколения и поколения алхимиков, жертвуя здоровьем, а то и жизнью.

Да, пока задача не решена, но кто скажет, что она не имеет решения?!

Скажет, например, любой учитель химии в средней школе. И будет прав — по-своему.

Однако вот ведь знаменитый естествоиспытатель Роджер Бэкон (XIII в.) определял алхимию так:

«Наука, указывающая, как приготовлять и получать некоторое средство (эликсир), которое, брошенное на металл или на несовершенное вещество, делает их совершенными в момент прикосновения».

Да и маршал Франции Жиль де Рэ (XV в.), оболганный историей как Синяя Борода, все свои немалые средства ухнул на опыты, овладевая «искусством искусств». (Не потому ли был оболган как Синяя Борода? Завистники, завистники!)

Да и философ-материалист Клод Адриан Гельвеций (XVIII в.) лишь до поры относился к алхимии скептически, но потом вдруг — поворот все вдруг!

Может, потому-то вышеперечисленные — знаменитый, маршал, философ. А любой учитель химии — всего лишь любой учитель химии в средней школе.

Ну, а если припомнить увлеченные беседы в аптеке между профессором Пелем и самим Менделеевым...

Кто поручится, что беседы были не о магистериуме? Опять какой-нибудь любой учитель химии в средней школе?

Всяко, потомственного алхимика Александра Васильевича Пеля эта тема весьма занимала, брало за живое. А сам Дмитрий Иванович Менделеев вряд ли тратил свое драгоценное время на пустую болтовню с аптекарем — о микстурах, пилюлях, радикальной панацее от запора («Смотри! При запоре толстая кишка неподвижна!» Право, какая, прелесть это «смотри»!)

* * *

Repete: в любой легенде, конечно, море вымысла, но любая легенда зарождается на островке правды.

А ну как просвещенный аптекарь добился-таки своего?! Создал вожделенный «катализатор» в недрах Башни Грифонов?! Тем более не на пустом месте начинал—до него, до профессора Пеля, не менее просвещенный аптекарь Глянцер в тех же недрах что-то химичил. Да, бросил все и сбежал. Но это самое все — «китайская грамота» лишь для пресловутого Никодима Грабли (равно как и для иных непросвещенных). А знающий приходит и видит: «Ого! Вот оно! Только надо немножко развить и подправить — тут и тут, и еще тут... Получилось! Я сделал это!»

М-да. Профессор Пель стал бы богатейшим человеком мира — со всеми вытекающими последствиями.

И, казалось бы, очевидное доказательство от противного. Не стал богатейшим из богатейших! Значит,