Физрук: на своей волне - Валерий Александрович Гуров

казалась уже другой — ощутимой, но терпимой. И не только в пробежке дело, кстати. Завтрак тоже сыграл ключевую роль. Когда не грузишь организм мусором, а даёшь ему то, что нужно, тело ведёт себя совсем иначе.

На этот раз я останавливался, чтобы перевести дух, всего три раза. Да, снова вспотел, снова проходил последний пролёт с языком, выданным на плечо, но со вчерашними приключениями всё-таки было не сравнить.

Но только я добрался до четырнадцатого этажа, как дверь соседней квартиры открылась. На пороге появилась та самая бабуля, с которой мы столкнулись внизу.

— Вовка, иди сюда, — позвала она.

Я сначала напрягся, решив, что она снова хочет меня откармливать, чтоб пузо ещё больше разнесло. И уже готов был вежливо отказаться, но бабуля махнула рукой, распахивая дверь своей квартиры.

— Заходи, делай есть.

Ладно… я шагнул внутрь и сразу удивился с порога. Квартира у бабки была далеко не развалюхой, как можно было бы подумать, если человек живёт на одну пенсию. Наоборот — ремонт свежий, обои аккуратные, мебель вся добротная. Всё по-стариковски, но видно, что старуха жила с достатком.

— Ты не разувайся, — строго сказала она. — Всё равно полы мыть буду. Проходи.

Но у меня автоматом сработало старое воспитание. Разуваться — это как здороваться за руку. Нехорошо иначе. Хотя я вспомнил, что после речки ноги так и не помыл… Так что теперь не ясно: что хуже — оставить кеды или засветить грязные ступни?

Я вздохнул, всё-таки снял кеды и пошёл за старухой, которая прошла по коридору к двери одной из комнат. Всего у неё комнат было три.

Бабуля остановилась у двери, вздохнула, перекрестилась и только потом открыла дверь.

— Заходи, Вов, — шепнула она каким-то особым трепетом в голосе.

Я перешагнул порог и сразу понял, что это не жилая комната. Если остальная квартира у бабули была с хорошим ремонтом, то здесь всё будто застыло на уровне девяностых.

Потолок пожелтел, обои местами облупились, но видно, что их не трогали нарочно.

Я огляделся. В углу приметил старый «Фотон» с пузатым экраном, рядом магнитофон с кассетами, аккуратно разложенными стопками. На обложках — названия, знакомые до боли: Круг, Наговицын…

На стене висел плакат с изображением Шварца из «Хищника».

Чувство было странное — будто шагнул не в комнату, а в собственное прошлое, но пропитанное чужой молодостью.

Но главное… я увидел фотографию в рамке на стене. Чёрно-белая, чуть выцветшая, но сразу ясно, что парень молодой, лет двадцать пять. Короткая стрижка, шея бычья, на лице шрам от ножа. И взгляд такой, что не перепутаешь — хищный, дерзкий, тот самый из девяностых, который встречался у пацанов, идущих по жизни ровно.

Я сразу понял, что это сын старухи. Похоже, погибший когда-то, но так и не ушедший из этих стен. Она сохранила всё, как было: каждый плакат, каждую кассету, магнитофон. По коже поползли мурашки. Чувство было такое, как будто старуха ждала, что сын войдёт обратно и снова усядется на диван, включит Круга… а может быть даже припрячет те самые пирожки.

— Кирюшу моего помнишь? — спросила старуха дрогнувшим голосом.

Я хотел было сказать «да», но она тут же сама махнула рукой:

— Хотя нет, наверняка не помнишь. Он ведь умер ещё до того, как ты родился… — Она тяжело вздохнула, плечи опустились. — А я вот о нём память храню много лет. Всё-таки единственный сын был. Говорила же ему — не лезь в эту криминальщину, держись в стороне. А он…

Бабуля замолчала, прикрыла глаза, будто снова переживала то далёкое «тогда».

Я стоял, не перебивая. Честно говоря, не понимал, зачем она меня сюда позвала. Может, почувствовала во мне что-то знакомое — ведь я-то сам родом из тех самых девяностых, хоть и в другом теле.

Но Вовка, бывший хозяин этого тела, судя по всему, никогда здесь не бывал. Я не чувствовал и намёка в памяти, никакой привычной реакции. Значит, впервые она пускает меня в святое святых.

Старуха вдруг развернулась к шкафу, скрипнувшему дверцей, и стала перебирать вещи. Осторожно, как реликвии. Доставала по одной и складывала на диван. Я видел: джинсы «Монтана», куртка «Адидас» тех лет, кроссовки ещё с нетронутой подошвой, футболки с яркими принтами. Всё сохранилось так, будто вчера куплено. Пахло нафталином и временем.

— Посмотри, — сказала она, оборачиваясь ко мне. — Вот это у меня от Кирилла осталось. Он всегда был маньяком до шмоток, некоторые даже не успел одеть. А я всё берегла… думала, память.

Бабуля вздохнула, провела ладонью по джинсам.

— Но ведь чего добру пропадать? — продолжила она. — Тебе ж и ходить не в чем. Так возьми, Вовочка. Пусть вещи моего сына ещё послужат.

Я сглотнул. Для меня это было больше, чем просто одежда. Это был привет из тех лет, из моего времени, когда такие куртки считались роскошью, а такие джинсы — билетом в «своих».

Всё, что лежало передо мной, было словно выставка криминальной моды девяностых. «Монтана» — с характерным грубым денимом и толстым кожаным патчем на кармане. Чёрная кожанка, увесистая, с широкими плечами — в такой впору было заходить в клуб и сразу чувствовать уважение. Трениковый костюм «Адидас» — тот самый, трёхполосочный, от которого фанатели все пацаны. Белые «Рибоки» ещё со старой подошвой, тяжёлые, но прочные. Прямо комплект, в котором на район выходили только те, кому «можно».

Я провёл рукой по джинсам. Качество ткани чувствовалось даже сейчас, спустя десятки лет. Настоящий импорт, не задипуха, когда на не фирменные шмотки вешали ярлыки «фирма».

— Померь, что тебе понравится, — сказала бабка, облокотившись на тумбочку.

Голос у неё снова дрогнул, но взгляд оставался твёрдым.

— Хоть ходить будешь как человек. Кирилл у меня всегда мальчиком был крупным, всё-таки мастер спорта по борьбе, тяжёлый вес…

Она замолчала, смотря куда-то сквозь меня, будто видела его вместо меня.

Я взглянул на куртку, потом на костюм. Ну… не в халате же разгуливать.

— В общем, осмотрись, Володь, а я, чтобы ты не стеснялся, пока пойду чаёк сделаю.

Старуха вышла, а я решительно снял халат, потянул к себе джинсы и натянул их. Сели идеально, будто сшиты под меня. Затем одел футболку, чувствуя разгоряченным телом прохладу ткани, запах времени почти не чувствовался.

Следом накинул кожанку, расправил плечи. Да, сидело как влитое. Кирилл явно был шкафом — и размер у нас с ним совпал один в один.

Я