Жрец со щитом – царь на щите - Эра Думер

Признаюсь, перегнул. Риму не повезло, что боги избрали нас для его спасения. Мы, наверное, прибьём друг друга раньше, чем доберёмся до Карфагена. Временами наши отношения поднимались на костыли, как я, рухнув с дерева в детстве, вставал на те, что вытесал для меня Плотий. Такие же ненадёжные, но… они пытались быть опорой. Дерьмово, но пытались. Я тогда тоже шагал и падал. Плотий ломал мне ноги, чтобы они правильно срастались, и называл страшную боль праведной агонией.

Мы с Ливием ломали друг друга, чтобы прорыть траншею, – но у нас получилась неправедная боль. Бессмысленная.

– Ладно, будет тебе слёзы лить, – сказал я, придавая сбитому голосу беспечности. – Иди-ка сюда.

Я перешагнул священную границу, пролёгшую между Царём священнодействий и падшим жрецом, но Ливий избежал дружеского порыва. Потирая ушибленную о мою рожу кисть, он направился к углублению в атриуме. Там он накидал тряпья на пол, лёг сверху и укрылся тогой. С головой, как в детстве.

«Пусть остынет. И мне не мешало бы».

– Ну и пылища здесь! – прошептал я, подбоченившись и сдув со лба вихор. – Из-за кашля я не усну.

Поймал себя на схожести с плебейкой из Регии, той, что не хотела под плеть и оставлять помещение грязным, и всё равно попадалась на одном из двух. Отрывок из истории нашей с Ливием дружбы столь глубоко пророс в моём сознании, что я принялся за уборку. Клейкая пыль легко наматывалась на черенок, наконечник которого я обвязал тряпицей, смоченной в лужицах имплювия. Собрав сор и разбитую посуду, затушил все свечи. Пытаясь дотянуться до тлеющего огарка на высокой полке, выронил мешок. Из него вылетел осколок зеркального сосуда. Я тяжко выдохнул.

О «шторме» напоминало лишь эхо собственных воплей. Немота Ливия помогала мне услышать себя – незрелый мальчишка, вот кем я себя видел, смотрясь в осколки. Я уже не влезал в юношескую тогу, а всё пытался.

Бессонная Нокс умоляла сестрицу Селену светить ярче, желательно прямо мне в морду. Кухня, залитая раздражающим лунным светом, не располагала ко сну. Устроившись на скамейке и подложив под голову сумку, я болтал ногами и пережёвывал вечерний конфликт. Ропща на ночное светило, перевернулся на бок и едва не рухнул с лавочки.

Скомкал сумку и с сопением зажмурился. Сомн никак не награждал меня грёзой, я продолжал ждать снисхождения, но втуне. Через время я спустил ноги на пол, встал и потянулся. Сделал небольшую зарядку, поприседал, пофехтовал черенком лопаты и побродил по атриуму, почёсывая пресс. Несмотря сквозняк, я не замёрз.

Моё внимание приковал силуэт, накрытый пурпурной тогой.

«Спит, засранец. А мне не до сна, – подумал я, закатив глаза. – Завтра будет бодрый и… будет ли общаться со мной как и прежде? Языком жестов, конечно».

Вдруг над головой что-то бу́хнуло. Я подпрыгнул и задрал голову к потолку:

– Сверху!..

Я побежал на второй этаж, но на лестнице меня остановил голос Ливия:

– Дружище, а ты куда?

– Ты говоришь? – Я спустился к нем на пару ступеней и не сдержал радостного смешка. – Твою мать, Ливий, ты говоришь!

– Куда ты идёшь?

– На второй этаж, – я показал большим пальцем за плечо, – там что-то громыхнуло, словно Юпитер разбушевался.

– Братишка… – прошептал Ливий, делая страшные глаза. – А ведь здесь нет второго этажа.

По спине побежали мурашки. Ощущалось, как из глубин темноты на меня взирало стоглазое чудище, и тогда я повторно услышал:

– Мы на одноэтажной вилле.

– Ма-а-а! – завыло нечто и вцепилось ледяными пальцами мне в шею.

Из моего рта вырвался сдавленный крик. Лестница скрипнула и с жутким грохотом обвалилась.

Ноги дёрнулись, сбросив меня со скамейки, на которой я всё-таки задремал. Я ушиб локоть и прошипел, растянувшись на полу. Показалось, что белая пыль покрыла его толстым слоем, будто я спал десятилетие. Немудрено: через дырявую крышу всякая дрянь проникала за милую душу.

Проклиная белый свет и наш выбор ночлега, я схватил львиную шкуру и пошёл спать в конюшню. Перед выходом глянул на настоящего Ливия: он видел десятый сон. Молча.

Чтобы не спать на лошадиных испражнениях, я взял вилы и основательно убрался. Труд оказывал благотворное влияние – предполагалось, что так вернее усну. Ржавую подкову с обломками амуниции выбросил за пределы рва, что был пару шагов в ширину и обвивал змеёй территорию виллы. Вдали зеленел хвойный лес.

Я выбрал сохранившийся загон и устроился там. Чахлые конюшни не удерживали тепло, поэтому я оделся и подложил под голову анкил, да простит меня владыка Марс. Пригревшись на сене, я провалился в поверхностный сон. Он продлился недолго: с улицы начало доноситься чавканье. Оно нарастало, а затем отдалилось, будто кто-то перемещался перебежками.

«Почудилось», – подумал я сонно.

Вдруг неподалёку что-то хрустнуло, как корка льда, – мне подумалось спросонья, будто зима покрыла траву инеем, а какое-то животное начало по нему бродить. Тут же вспомнил, что мартовскую календу уже объявляли. Я быстрее ветра выбежал из конюшен, но истёсанная подошва сандалий проскользнула по снегу.

– Что-о за шутки проклятых лемуров? – Размахивание руками помогло устоять.

Трава, иссохший сад, расколотый фонтан и, наконец, сама вилла были покрыты белым покровом. Нет, это был не снег. Я опустился на колено и прикоснулся к веществу: волокнистое, словно шерсть, но при этом невесомое и липкое.

– Будь я проклят!

Субстанция мерцала в свете звёзд. С нитей, точно овощи на сушке, свисали растения, обломки архитектуры, даже голова безымянной нимфы. Крепкие канаты, скрученные из тончайших нитей, как лианы обвивали кипарисы и расходились цепями от построек. Угодья оказались пойманы в природную ловушку.

«Паутина, – догадался я в предельном спокойствии. – Надо будить Ливия».

К вилле я бежал, не помня себя. Входную дверь, которую взломал мой напарник, затянула паучья завеса. Основательно: дерева было не видать. Я принялся срывать сети слой за слоем, но они налипали на одежду и склеивали руки. Пытаясь избавиться от паутины, я не заметил, как ко мне подкрались со спины.

Оно притопало. Я оглянулся в последний момент, когда звук, похожий на натягивание тетивы, и топот множества ножек раздались в нескольких шагах. Заметив мелькнувший силуэт размером с половину виллы, я прошептал:

– Великая Диана, что это за убожество?!

В лицо полетела струя паутины. Я спрятался за анкилом – вспыхнуло магическое поле, и лоскуты сетей осыпались вокруг. Ноги заскользили по земле.

– Мерзость! – выплюнул я.

Существо ринулось в атаку. Оно боднуло меня в Священный щит и прибило к двери. Пахнуло гнилой утробой, послышалось щёлканье жвал, клёкот и шлёпанье. Стиснув зубы и преодолевая боль, я оторвался от ловушки. Ошмётки паутины разлетелись и залепили мне веки: теперь я ничего не видел. Шепча ругательства,