Зловещие топи - Виолетта Орлова

байками и пустыми отговорками. Будучи умной и проницательной по натуре, Оделян, конечно же, догадывалась, что Артур неискренен с ней, но ничего не могла с этим поделать. Оскорбленная девушка всячески игнорировала его, не разговаривала, просила Джехара нагружать самой тяжелой и неприятной работой: так, вместо легкой прополки его заставляли копать целину, вместо сбора урожая он вынужден был выкорчевывать гигантские пни и носить на себе тяжелые бревна.

От подобных трудовых повинностей юноша смертельно уставал, мышцы на его руках забились и словно окаменели, порой он едва переставлял ноги в своих высоких сапогах с налипшей грязью, которые, как ему казалось, весили несколько пудов. На спортивных занятиях он тренировался вяло и неохотно, ибо понимал, что следует беречь силы на вечер, чтобы потратить их на те испытания, которые готовила для него изощренная фантазия Одди.

Но халтурить ему удавалось не всегда. Частенько его ставили в пару с Единицей, который был раза в два больше него самого и значительно крепче. В такие моменты клипсянину приходилось бороться, как говорится, не на жизнь, а на смерть, чтобы не ходить постоянно избитым и не посещать через день врача. Злопамятный Единица все никак не мог простить дерзкому новичку ту случайную первую победу, и теперь он словно бы всякий раз пытался доказать окружающим собственное превосходство. Он старался воздействовать на противника не только с помощью физической силы, но еще и используя моральное угнетение. Присказка «смазливая принцесса Джеха» стала его любимой среди прочих обидных прозвищ, которыми он награждал Артура.

Впрочем, хладнокровный клипсянин почти никогда не терял самообладания; на глупые словесные издевательства он никак не реагировал, втайне лелея мечту однажды как следует проучить Единицу, уложив того на лопатки или же основательно поколотив.

Надо сказать, далеко не все тренировки были столь энергозатратными; в арсенале Доргейма имелись и другие, которые воспринимались Артуром, как блаженная передышка. Среди таковых, например, числились уроки по минералогии, ориентирование на местности или же плотничество. Никаких драк, беспорядочных либо хорошо организованных, метаний копий, стрельбы из лука и арбалета, борьбы, сражений на мечах и яварах, боевых приемов, от которых Артура уже выворачивало наизнанку, ибо он не любил драться. На уроке плотничества юноша с упоением строгал и мастерил, с какой-то трепетной любовью всматриваясь в безликий кусок дерева, обещавший в будущем стать прекрасным изделием – отражением руки самого мастера.

Пока у клипсянина не появлялось возможности переговорить с Неприкасаемыми, если не принимать во внимание тот случай, когда Чероки, словно бы нечаянно задев его плечом в столовой, сунул ему в руку заскорузлый кусок пергамента. С неожиданным трепетом в сердце юноша развернул послание; он надеялся увидеть там хоть какую-то надежду на скорое избавление, хоть какой-то призыв к действию. Но там, весьма корявым и грубым почерком, было начертано следующее:

«Я не успел спросить про сына. Надеюсь, ответным посланием ты убедишь меня, что с ним все в порядке. Д.»

Артур с досадой скомкал бумажку. Ему не хотелось писать ответ. Нет, разумеется, он считал, что отец должен быть в курсе произошедшего, но какая-то неведомая сила словно удерживала клипсянина от написания ответного письма. Сложно было сказать, в чем крылась причина этого странного и весьма стойкого нежелания. Может, юноша малодушно боялся сказать отцу правду? Либо же ему казалось, что, напиши Артур эти горькие правдивые строки, Инк словно бы умрет снова, только на сей раз письменно, как бы на листе бумаги. Все это, конечно, являлось совершенной нелепицей и пустыми отговорками, но Артур, каждый раз честно намереваясь ответить, брал в руки перо, начиная старательно выводить букву за буквой, но затем так и останавливался на середине, не имея в себе душевных сил закончить начатое.

Прошло еще несколько дней. Доланд, кстати, не торопил. Возможно, где-то в глубине души несчастный отец догадывался, что правда окажется такой неприятной, что лучше бы оставить ее в полном забвении на дне, чем вытаскивать на поверхность.

Таким образом, время шло и ничего не менялось. Однообразным казалось решительно все: вплоть до лиц самих узников. Впрочем, их удивительное сходство с Артуром теперь объяснилось: это те самые несчастные дети, которых единороги Сури по ошибке собирали по всему Королевству. Они не погибли, как изначально подумал Артур, а живы, здоровы и содержатся в Доргейме, искренне полагая себя правонарушителями, которых однажды изгнало из своей среды несправедливое беруанское общество. Сури не стала избавляться от ненужных детей, что, впрочем, было вполне логично: Тень не стремится убивать физически, в отличие от человека, готового во имя удовлетворения своих эгоистических потребностей пойти на любые способы уничтожения возникших препятствий. Порой Артур с искренней жалостью и сожалением вглядывался в лица узников Доргейма, таких похожих и одновременно непохожих на него. Странно было видеть столько своих копий армутского типа, загорелых, черноволосых и голубоглазых. Клипсянин чувствовал себя в какой-то мере ответственным за то, что с ними произошло – ведь Сури искала Артура, остальные были ей не нужны.

С другой стороны, чем дольше юноша находился в колонии, тем более стал догадываться, что никаких ошибочных или ненужных действий Тень никогда не совершала. Напротив, все было тщательно спланировано и задумано именно таким образом. Ей зачем-то понадобились эти дети, для какой-то последующей цели, но вот какой конкретно? Артур не мог ни с кем в открытую поговорить хотя бы потому, что его предупреждал об этом Доланд.

Со стороны могло сложиться ошибочное впечатление, что дни несправедливо заключенного в тюрьму узника были абсолютно безрадостны, серы и унылы, но это суждение все же находилось далеко от истинного положения дел. Дружба с Уткеном, которая становилась все крепче и сильнее, скрашивала дождливые смраденьские будни, утешала в тоске по дому и дарила некоторые отблески надежды на скорое спасение. Жаба оказался совсем не таким, каким он представился Артуру в первый день знакомства, когда их, поместив в клетку как экзотичных зверей для потехи, принялись разглядывать и безжалостно забрасывать картошкой. Да и вообще, в последнее время клипсянин стал с неудовольствием отмечать за собой один неприятный факт: встречая человека впервые, он почему-то сперва видел исключительно одни недостатки, в то время как достоинства всегда неуловимо ускользали от его пристального внимания. Вероятно, подобная характерная черта свойственна многим людям; человек всегда скор на осуждение и медлителен на признание чужих достоинств. Так и Уткен при первом рассмотрении выглядел ушлым, трусливым и способным на любую подлость, но реальность оказалась совсем иной.

Жаба был родом из Епистофена, довольно крупного города вблизи Полидексы. Совсем маленьким отец отдал его проезжему купцу в подмастерье, надеясь, что сын впоследствии