Фантастика 2025-57 - Елена Артемова

— Ещё раз напугаешь мою семью — найду и хвост в узел завяжу! — уже натурально прорычал я в сторону привидевшихся серых наблюдателей. И скомандовал брату, чувствуя шкурой, что скоро сам начну пугать своих сильнее, чем лесной вой, — Петя, идём, холодать начинает. До забора двадцать два шага вперёд, видишь его?

— Нет, — голос брата в такой тональности я последний раз слышал лет десять назад. Тогда он звонил и просил им забрать его из милиции, в самый первый раз.

— А я вижу. Вперёд шагай.

Когда все втянулись за ворота, закрывать их не стал — мало ли кто ещё тут впотьмах бегал вокруг дома? Довёл семью до крыльца, посмотрел, как скрипя и звеня дужкой Петька еле снял замок, сдавленно матерясь шёпотом. Проследил, что дверь закрылась. Обошёл дом справа налево, держа в руках уже два факела. В окнах уже прыгали тени — значит, мама совладала с керосиновой лампой, больше некому. Дошёл до ворот, закрыл их на засов и вернулся к крыльцу. Огни погасил в чугунке с картофельными очистками.

В доме пахло корвалолом и надвигающейся истерикой. Стоило только закрыть за спиной дверь, как в меня тут же вцепилась дочь:

— Пап, а ты их всех убил? — а в глазах испуг и надежда одновременно.

— Зачем, Ань? Они же нам ничего не сделали, поздоровались только. Мы к ним в гости приехали, а они-то тут всегда живут. Представляешь, к тебе кто-нибудь к тебе в гости пришёл, ты ему — «здравствуйте», а он тебя возьми да убей. Невежливо получается. — Я говорил ровно и спокойно, игнорируя и мятный запах, расходившийся волнами с кухни, и прыгающую челюсть Антона, с которой он зачем-то выглядывал из-за занавески в окно, в непроглядную тьму.

— А хвост узлом завязал? Ты обещал! — испуг во взгляде таял, как апрельский снег на асфальте, но жажда драйва никак не пропадала.

— Я как сказал, повтори-ка? — да, старый трюк: заставил работать память и логику — победил страх.

— Ну… Если ещё раз напугают… — ребёнок понурился, поняв, что убийства и вязание хвостов отменяются.

— Правильно. А они один раз всего напугали, и то нечаянно, и то не всех. Помнишь, как дядя Петя горящей палкой махал? Он вообще ничего не боится, — отвесил я крайне сомнительный комплимент брату. Но тот взглянул от стола с благодарностью, кажется.

— А я напугалась сперва, — тихонько, по секрету призналась Аня. — А как ты не боишься, научи?

Такие просьбы я всегда расценивал как безоговорочную победу внутреннего Макаренко над суровой современной действительностью. Не «дай». Не «купи». А «научи».

— Легко, — я сел на лавку посадил дочь на коленку, чтобы ей не приходилось задирать голову в ожидании сакральных знаний. — Мы с тобой — Волковы, правильно? Значит, волки нам родня. Просто они могут об этом не знать. Ты же когда бабушку или дядю Петю в первый раз увидела — не знала, что они тоже наша семья?

Аня сперва кивнула, а потом замотала головой, зажмурившись и молотя себя косичками по щекам, показывая, что да, не знала.

— А потом мы познакомились, так? Вот и тут то же самое. Я когда на Севере был — там тоже с волком познакомился. Я его сперва угостил, а потом, когда у него еда не в то горло попала — помог.

— По спине похлопал, или лапу ему поднял? — дочка задрала руку, как всегда делала, закашлявшись. Представления не имею, почему — но прием всегда работал, кашель проходил.

— Ну, вроде того, — перевел тему я. — Так вот я когда уплывал оттуда — он на берегу стоял и провожал меня, как друга. Глядишь, и с этими подружимся. Но только все вместе, одной нельзя! — Анюта восторженно закивала.

— Так, а чего у нас сегодня, пост или голодовка, я не понял? — повысил голос я. — Нас облаяли из леса, и теперь надо по этому поводу с голоду помереть?

Мама ахнула, Надя взмахнула руками, обе слетели с табуреток, где сидели, подперев щеки, в извечном женском жесте печального ожидания. На столе словно сами собой появились тарелки, захлопали дверцы полок, сочно и солидно заклацал капотом раритетный советский холодильник. Аня смотрела на меня с таким восторгом, будто все и вправду появилось из воздуха, по одному желанию отца.

— Папа, а ты волшебник? — шёпотом спросила она на ухо, подтвердив мою догадку.

— Нет, Ань. Я колдун, — дочь ахнула, прижав ладошку к губам. — Но добрый. И это — стра-а-ашная тайна! — я сделал такое загадочное лицо, какому позавидовал бы любой депутат, которого спрашивали о сроках выполнения предвыборных обещаний.

Расселись и отужинали при уютном желто-оранжевом свете керосиновой лампы. Огонёк плясал в колбе, отвлекая Аню от еды. Антона и Петю он не тревожил вовсе — этих, даже полыхай тут всё вокруг, от приема пищи было не отвлечь. Я помог Наде убрать со стола, а брат притащил с плиты заварочный чайник и тот, большой медный, с горячей водой. Ну, с теплой, хорошо. Накрытый каким-то овчинным кожухом, от запаха которого забавно морщилась дочь, чайник, разумеется, остыл, но не до комнатной температуры. Я подумал, что технологии такого «термоса», наверное, лет тысячу, если не больше.

Пока мы сидели и играли в кустодиевских купчих, шумно хлебая чай из блюдец вприкуску с каким-то лютым местным сахаром, который надо было колоть на ладони обухом ножа, и который решительно отказывался таять и во рту, и в чашках, брат ушёл в их с Антошкой комнату и вернулся с гитарой. Он протянул её мне, я принял инструмент и поразился — настоящая Кремона! С ажурным ободком вокруг окошечка под струнами, чуть ли не серебряными, с чёрным лаковым грифом! Да, на ладах были проплешины, особенно на первых пяти. Да, дека была потертая и явно повидала всякое, но сам факт восхищал. Док, научивший меня всему, что я знал про гитары, рассказывал про свою чехословацкую Кремону с таким восторгом, что я запомнил это название ещё с тех пор, со старших классов. Играть доводилось, конечно, на разных дровах, а пару раз — даже на вполне достойных инструментах, но такая легенда в руки попалась впервые.

Семья заняла места в партере концертного зала, не вставая из-за кухонного стола. В России такое случается сплошь и рядом